Но отцу хотелось сказать все. Он закрыл глаза, и ему казалось, что он стоит в большой аудитории, может быть даже в актовом зале университета, битком набитом студентами. И вот теперь он должен сказать все, всю правду, он должен дать ответ на самый главный вопрос как человек, как ученый, как гражданин — времени осталось мало.
— Я долго думал, я не спал много ночей, прикидывал все pro и contra, — тихо сказал он. — И совсем недавно, может быть только теперь, а может, и несколько лет тому назад, не помню, мне стало ясно, что мы, если только хотим остаться нацией, если стремимся сохранить свой язык и культуру, мы должны передать власть народу. Только народ может позаботиться о защите своей независимости. Многовековая история показала, что нам и другим народам несут крестоносцы… А теперь они еще страшнее… Они презирают каждого, если тот не немец. Непостижимое варварство, от которого содрогается человеческий разум! Я вижу только одну силу, которая может преградить путь этой эпидемии. Эта сила — народ, свободолюбивый народ… Неужели можно подумать, что наше правительство и те, кто ему помогает, собираются защищаться от нацизма? Я не верю в это. Они хотят спасти свое имущество, а не родину.
Эляна была потрясена. Разговор об этом отец начал в одну из бессонных ночей. Тогда отец говорил об ошибках своей жизни, о тяжких душевных муках из-за того, что он пошел не той дорогой, которую указывали разум, убеждения, совесть. Теперь он, казалось, диктовал невидимым слушателям свое завещание.
Когда отец устал, Эляна вышла в свою комнату и уселась на диване. Ей вспомнились долгие вечера в дубовой роще в долине Мицкевича, воскресенья на берегах Немана, бронзовые стволы деревьев, щебет птиц, высокое небо — они гуляли там с Каролисом и с его приятелем Эдвардасом. Сквозь веселье, шутки, а иногда и сквозь раздумье в словах Эдвардаса прорывалось тоже, о чем только что говорил отец. Эляна знала, что Эдвардас — сын рабочего из Шанчяй[2]. Уже тогда она догадывалась, что он принадлежит к тайной организации. Она понимала, что он готов все отдать за те идеи, которые вначале ей так трудно было понять. Эдвардас часто заходил к Каролису, и она иногда еще ночью слышала шаги и голоса в комнате, вдруг доносился звонкий смех — тогда у нее на душе становилось тепло, и она засыпала, чувствуя непонятную радость. Эдвардаса взяли в ту же ночь, что и Каролиса. И всегда, вспоминая о брате, Эляна представляла рядом этого широкоплечего парня со смеющимися глазами.
Немало времени прошло с тех пор. Эдвардас, наверное, тоже любил ее немножко, но Эляне казалось, что он считает ее девочкой, с которой только приятно провести время. Она никак не могла отказаться от навязчивой мысли — Эдвардас слишком умен, он не может серьезно восхищаться такой, как она. И было очень печально, когда их встречи прекратились, а то самое главное, решающее слово все еще не было сказано. Теперь Эляна изредка получала из тюрьмы письма на папиросной бумаге, написанные очень мелким почерком. Письма были искренние и добрые, но иногда она в них улавливала все тот же смех, словно жил он не в тюремной камере, а на курорте, и это казалось Эляне неестественным и неприятным. Временами она даже спрашивала себя: как Эдвардас смеет говорить таким тоном, словно она все еще гимназистка с косичками, а он уже взрослый? Но теплое чувство поднималось и росло, и она думала, что, когда он выйдет из тюрьмы, они обязательно встретятся — и тогда он узнает, какая она в действительности. За последний год она много читала и думала. Она все отчетливее начинала осознавать, почему Эдвардас и ее брат избрали такой путь. Теперь она понимала смысл резких слов Каролиса, когда он дома спорил с Пятрасом. Эляне стало понятно, почему братья не могли жить вместе, почему и теперь Пятрас не может без презрения и бешенства вспомнить о своем младшем брате. Как много изменилось с тех пор… Как жаль, что Каролиса нет дома, когда отец так тяжело болен! Может быть, отец чувствует теперь: то, чего не смог сделать он сам, старается сделать его сын, во имя идеи, и борьбы отказавшийся от близких, от дома, от удобной жизни.
2
Безумный день! Марта Карейвене встала в одиннадцать часов, позавтракала и, прогуливая Тузиса, на свою беду встретила эту… лучше и не упоминать. Женщина прошла по улице, высоко подняв голову, всем своим видом показывая, что Марта ничтожество, как будто не она оставалась в дураках, когда муж несколько лет подряд изменял ей с Мартой. Теперь она прошла мимо, презрительно сжав губы. Марта никак не могла понять, почему эта женщина до сих пор на нее дуется. «Конечно, думает, что я причина всех несчастий, что это из-за меня он растратил деньги и сидит в тюрьме». Какая чушь! Его посадили, когда Марта уже не имела с ним ничего общего, была замужем за Пятрасом. О, как она прошла! Марту все время преследовал ее взгляд — острый, как игла, полный презрения и ненависти взгляд темных глаз. И, даже не заходя в магазин, она вернулась домой. Закрыла Тузиса в столовой, сама прошла в спальню, открыла шкаф и остановилась. Взглянула в зеркало, прищурилась, потом повернулась на каблуках.