Ковач писал, что ему прочитали статью в газете, в которой говорилось, что Роден, Монклер и Кассон прячутся в римском отеле. И он подумал, что с ним, наверняка, должен быть его старый приятель Ковальский. Поэтому Ковач и писал это письмо, так просто, наудачу.
Далее он жаловался, что во Франции в эти дни нелегко. Повсюду эти ищейки проверяют документы. А им только и поступают приказы грабить ювелирные магазины. Сам Ковач участвовал уже в четырех налетах. А это не шуточки, особенно когда всю выручку приходится отдавать. В Будапеште в старые добрые времена, хоть и продолжались они всего две недели, было получше.
В конце сообщалось, что две недели назад Ковач встретил Мишеля и тот сказал ему, что виделся с Йойо. Так вот, Йойо сказал, что малютка Сильви заболела. Лейка у нее какая-то. Что-то с кровью, вроде. Но Ковач уверял, что скоро все будет в порядке, и пусть Виктор не волнуется.
Но Виктор очень обеспокоился. Одна только мысль, что Сильви, его крошка Сильви заболела, уже приводила его в отчаяние. За свои 36 лихих лет Виктор ничто не принимал так близко к сердцу. Ему было 23, когда немцы оккупировали Польшу. А через год навсегда исчезли в черном фургоне родители. Он был достаточно взрослым, чтобы понять, чем занималась его сестра в захваченном немцами отеле за собором, куда не прекращался поток немецких офицеров. Это так огорчило родителей, что они пошли и высказали свое недовольство военному коменданту. Попав к партизанам, Ковальский убил своего первого немца в пятнадцать лет. Ему было 17, когда пришли русские. Но его родители, всегда ненавидевшие и боявшиеся их, когда-то рассказывали ему ужасы о том, что те делали с поляками. Поэтому он ушел и от партизан, которые, кстати, позже были расстреляны по приказу комиссаров. Как загнанный зверь, Виктор Ковальский направился на Запад в сторону Чехословакии. Потом была Австрия, где костлявый, долговязый юноша, шатающийся от голода и говорящий только по-польски, попал в лагерь для перемещенных лиц.
Там посчитали, что это еще один безобидный беженец, коих было много в то время по всей послевоенной Европе. На американских продуктах силы быстро восстановились. Однажды ночью, весной 1946 года, он бежал в Италию, а оттуда во Францию в компании с другим поляком из лагеря, говорившим по-французски. В Марселе Ковальский забрался в магазин, убил владельца, вышедшего на шум, и снова кинулся в бега. Спутник бросил его, посоветовав податься в Иностранный Легион, единственное безопасное в этой ситуации место. На следующее утро Виктор записался туда и был направлен в Сиди-Белль-Аббе, а полицейское расследование в Марселе полностью зашло в тупик. Этот средиземноморский город был все еще крупнейшим портом, через который поставлялись американские продукты, и убийства, совершаемые из-за них, не были чем-то необычным. Поэтому дело по убийству, совершенному Ковальским, было закрыто через несколько дней, так как непосредственный преступник не был найден. Однако Виктор узнал об этом уже будучи легионером. Ему было всего 19 лет, и старослужащие окрестили его "Малютка". Но вскоре он показал им, на что способен, и его стали называть "Ковальский".
Шесть лет, проведенных в Индокитае, окончательно уничтожили все, что могло еще остаться в нем от нормального человека. Потом громадный капрал был направлен в Алжир. Но перед этим назначением Ковальский прошел полугодичный тренировочный курс в пригороде Марселя. Там он встретился с Джулией, маленькой, новредной потаскушкой из бара в районе доков. Тогда у нее были проблемы с сутенером. Одним ударом Ковальский вырубил его, и тот, пролетев через весь бар, не приходил в себя в течение 10 часов. На многие годы сутенер потерял хорошую дикцию, так ужасно была разбита нижняя челюсть. Джулии понравился громила-легионер, и несколько месяцев он был ее "защитником", провожая ее домой после работы в неряшливую мансарду. Между ними не было любви, была лишь только страсть, особенно с ее стороны. Но, узнав, что забеременела, Джулия сразу остыла. Ребенок, с ее слов, был его. И так как он хотел иметь детей, то поверил этому. Джулия же заявила, что ребенок ей не нужен, и она знает бабку, которая сделает все, что надо. Ковальский дал ей затрещину и пообещал убить, если она это сделает. Через три месяца он должен был возвращаться в Алжир. Тогда же,Виктор подружился с другим поляком, бывшим легионером Йозефом Гржибовским, которого все звали "Поляк Йойо". Тот стал инвалидом после Индокитая и сошелся с веселой вдовой, продающей закуски с небольшой тележки на перроне железнодорожного вокзала. После женитьбы в 1953 году, они вместе стали катать эту тележку. Йойо, прихрамывая за своей женой, рассчитывался с покупателями, пока та готовила бутерброды.