Письмо из Цюриха пришло только утром одиннадцатого. Шакал широко ухмыльнулся, довольный тем, что, как бы ни повернулись дела, если, конечно, останется жив, - он уже разбогател на всю оставшуюся жизнь. Если же предстоящая операция закончится успехом, то он станет еще богаче. А в успехе у него не было сомнений. Шакал никогда не полагался на волю случая.
Остаток утра он провел у телефона, выбирая рейс, которым было бы предпочтительнее отправиться в Брюссель, и остановил свой выбор на самолете, вылетающем на следующее утро, 12 августа.
В подвале стояла тишина, нарушаемая лишь звуками тяжелого ритмичного дыхания пяти сидящих за столом мужчин. Перед столом стоял дубовый стул, к которому был привязан человек. При движении стул издавал металлический скрежет. Трудно было определить размеры помещения. В подвале находился единственный источник света, да и тот был сконцентрирован на человеке, сидящем на дубовом стуле. Это был стандартный светильник из тех, которые обычно используют для чтения. Однако в него была вставлена мощная лампа, от которой в изнурительной духоте комнаты становилось еще жарче. Подвижный колпак был установлен так, что свет падал прямо на стул, стоящий в трех метрах от стола.
Свет был так ярок, что большая часть подвала оставалась контрастно-черной. Лица сидящих за столом мужчин были неразличимы для узника. Чтобы увидеть допрашивающих, нужно было встать со стула и передвинуться в сторону так, чтобы рассеянный свет выхватил из тьмы их скрытые силуэты.
Но сделать этого узник не мог. Его лодыжки охватывали широкие ремни, прижимая их к ножкам стула. Каждая из ножек имела крепления, с помощью которых тот наглухо привинчивался к полу. Руки были прихвачены ремнями к подлокотникам. Еще один ремень обвивал за пояс, а последний обхватывал волосатую грудь. В тех местах, где ремни соприкасались с телом, кожа была влажной от пота.
Поверхность стола была практически пуста. Единственным его украшением была узкая медная рукоятка, способная двигаться вперед-назад и вверх-вниз по небольшому вырезу на столе. Рядом находилась кнопка включения скрытого механизма. Правая рука человека, сидящего с краю, покоилась в непосредственной близости от пульта управления.
От стола отходило два провода - один от выключателя, другой - от контрольной панели по направлению к небольшому электрическому трансформатору на полу.
В правом дальнем углу подвала, за деревянным столом, лицом к стене сидел человек. Перед ним поблескивал слабый зеленый свет индикатора магнитофона, но катушки магнитофона не вращались.
Тишина подвала была ощутима почти физически. Все мужчины сидели в мокрых от пота рубашках. Стояла невыносимая вонь: ужасное сочетание запахов пота, металла, застоявшегося сигаретного дыма и блевотины. Но даже и этот, последний, запах, достаточно назойливый, перебивался еще одним, более сильным, безошибочно определяемый как запах страха и боли.
Человек, сидящий в центре, заговорил мягким, успокаивающим голосом:
- Послушай, мой маленький Виктор. Ты ведь все нам расскажешь. Возможно, не сейчас. Ты храбрый человек. Мы это знаем и отдаем должное твоему мужеству. Но даже ты не сможешь выдержать. Так почему же не рассказать нам? Ты думаешь, полковник Роден запретил бы тебе, будь он здесь? Нет, он приказал бы тебе все рассказать. Да он бы и сам все рассказал, чтобы мы не причиняли тебе неудобств. Ты же знаешь, здесь все в конце концов начинают говорить. Не так ли, Виктор? Знаешь, как они разговаривают? Никто не может держаться до бесконечности. Так почему же не сейчас? А потом - снова в постель. И спать, спать, спать... Никто тебе не помешает...
Человек, сидящий на дубовом стуле, поднял к свету избитое, блестящее от пота лицо. Глаза его были закрыты - то ли от света, то ли из-за огромных темно-синих наплывов, оставшихся от ног корсиканцев. Некоторое время лицо было направлено на стол и на черноту перед ним. Наконец, рот открылся. Казалось, человек пытается что-то сказать. Изо рта отрыгнулся комочек непрожеванной пищи, и месиво по каплям стало стекать по матовой груди в лужицу блевотины, скопившуюся на коленях. Голова упала вниз и снова уперлась в грудь
Голос из-за стола начал снова:
- Виктор, послушай меня, ты стойкий человек. Мы все знаем эхо. Мы все уважаем это. Ты уже все доказал нам. Но даже ты не сможешь держаться дальше. А мы сможем, Виктор, мы сможем. Мы можем продержать тебя живым и в сознании много дней, недели. И никакого щадящего забвения. Имеются всякие лекарства, ты же понимаешь, надеюсь. С третьей степенью уже закончили. Надеюсь, пошло на пользу. Так почему бы тебе не поговорить? Мы же все понимаем. Мы понимаем, что значит боль. Но вот эти маленькие электродики - они не понимают, Виктор, просто не хотят понимать. Они только продолжают свое дело... Так будешь говорить, Виктор? Что они делают в этом римском отеле? Чего они ждут?