- Это невозможно. Невозможно. Я не понимаю его. Мы хотим защитить его жизнь, а он не позволяет нам сделать этого. Я бы из-под земли достал этого Шакала. Но вы говорите, нам запрещено предпринимать контрмеры. Что же нам делать? Ждать, пока он нанесет удар? Сидеть и ждать?
Министр вздохнул. Он ничего другого и не ждал от главы своего кабинета, но это не облегчало задачу. Он снова сел за стол.
- Послушай, Александр. Во-первых, у нас нет абсолютной уверенности в том, что доклад Роллана содержит реальную информацию. Это его собственные заключения, сделанные из бреда этого... как его... Ковальского, который к тому же теперь мертв. Возможно, Роллан ошибается. В Вене все еще ведутся поиски. Я связался с Жибо, он ожидает ответ к вечеру. К тому же, затевать общенациональный поиск иностранца, известного лишь под кодовым именем, не совсем реально. В этом вопросе я готов согласиться с Президентом. Кроме того, я повторяю инструкции... нет, абсолютно определенные указания Президента. Повторяю для того, чтобы ни у кого из нас не было по поводу них разногласий. Никакой огласки, никакого общенационального розыска, никакого упоминания о поступившей информации вне узкого круга доверенных лиц. Президент считает, что если секрет выйдет из стен правительственных учреждений, пресса разойдется вовсю и другие нации только посмеются над нами, а любые предпринятые меры предосторожности будут восприняты как здесь, так и за границей забавным зрелищем, которое устроил Президент Франции, прячась от убийцы-одиночки, к тому же иностранца.
- Он, я повторяю, этого не потерпит. Фактически, - министр выделил сказанное поднятым указательным пальцем, - он ясно дал понять, что если в результате работы над этим делом хоть какие-то детали или просто общая информация выплывут на поверхность, падут головы. Поверьте, мой друг, я никогда не видел его более решительным.
- А как же насчет общественной программы, - настаивал корсиканец, - ее, без сомнения, необходимо изменить. Он больше не должен появляться в общественных местах, пока не будет пойман этот человек. Он, несомненно, должен...
- Он ничего не отменит. Не будет никаких изменений, ни на час, ни на минуту. Все должно происходить в абсолютной секретности.
В первый раз со времени февральского покушения в Военной Академии, закончившегося арестом заговорщиков, Александр Сангинетти почувствовал себя отброшенным к тому, с чего начинал. В последние два месяца, сражаясь против волны банковских ограблений и лихих налетов, он позволил себе надеяться, что худшее уже позади. Корсиканец считал, что крах аппарата ОАС под воздействием двойных ударов - Службы "Действие" изнутри и его боевиков снаружи - сопровождается предсмертными судорогами Секретной Армии и последними конвульсиями, направленными на финансовое обеспечение беззаботной жизни в изгнании.
Однако последняя страница доклада Роллана свидетельствовала о том, что его огромная армия двойных агентов, внедренных в святая святых ОАС, была обойдена с фланга умелым маневром неприятеля, заключавшемся в анонимности убийцы, известного лишь трем лицам, которые к тому же находились в Риме и были для него недостижимы. Он понимал, что огромные архивы, содержащие досье на всех, кто хотя бы отдаленно был когда-либо связан с ОАС, в данной ситуации оказались бесполезны по одной простой причине: Шакал был иностранцем.
- Если нам запрещают действовать, что же нам тогда остается?
- Я не сказал, что нам запрещено действовать, - поправил Фрей. - Я сказал, что нам запрещено действовать публично. Все должно проходить тайно. Это оставляет нам лишь один выбор. Личность убийцы должна быть установлена скрытным расследованием, где бы он ни находился - во Франции или заграницей, - он должен быть выслежен и уничтожен без колебания. Это, господа, единственный путь, открытый для нас.