— Не знаю. Конечно, мне и здесь неплохо…
— Вот именно! Оставайся у нас навсегда, на всю жизнь… — с жаром проговорил Пьер. И тут же тихо добавил: — Жаль только, что скоро нам придется расстаться. На некоторое время…
— Как расстаться?
— Да. Представь себе…
— Вы уезжаете?
— Мы решили…
— Ничего мы еще не решили, — не дал ему договорить Жан. — Молчи… Смотрите, вон галиот с солдатами. Куда они плывут?
Все стали глядеть на реку, на галиот с вооруженными людьми… И Николетта уже больше не обращалась к Пьеру с вопросами, не придав, вероятно, его словам особого значения. Но Левассер отвел приятеля в сторону и сердито сказал:
— Кто тебя тянул за язык? Ведь мы договорились пока не разглашать нашу тайну…
— Я нечаянно… Совсем забыл. Да что такого, если она узнает? Можно попросить, чтобы никому не говорила.
— Женщины не умеют хранить секреты. И ты тоже… Если моя мать узнает, что я хочу записаться добровольцем, то зальется слезами и станет умолять, чтобы я остался… Она всего боится…
— А у меня не так. Отец с мачехой, наверно, даже обрадуются… Потому что им больше не придется меня кормить…
— О чем это вы там шепчетесь, как заговорщики? — окликнула их Памела. — Не пора ли нам возвращаться?
— Пора, — сказал Жан.
МАРСОВО ПОЛЕ
Левассер и Танкрэ пришли на Марсово поле в тот день, когда стало известно, что пруссаки захватили крепость Верден. Враг двигался к Парижу. Начало сентября, первого в истории Франции сентября без короля, было очень тревожным. Революция должна либо защитить себя, либо погибнуть… Это ясно понимал каждый патриот. Нужно было оружие, его собирали где могли, искали повсюду; из колоколов и бронзовых статуй святых отливали пушки. Нужны были солдаты. И граждане в Париже и в маленьких деревушках вступали добровольцами в армию.
Вот и сейчас на Марсовом поле шла вербовка солдат. Здесь, на зеленоватой равнине, протянувшейся до самой Сены, в центре Парижа, отмечались революционные праздники, годовщины взятия Бастилии. Теперь тут возвели деревянные помосты, где записывали волонтеров. Многие мужчины явились с женами и детьми. Мелькали белые чепчики. Девушки в скромных бумазейных платьях грызли жареные каштаны. Мальчишки размахивали трехцветными флажками. Где-то пели «Карманьолу»…
Они поднялись на помост и направились к столу, за которым сидело несколько муниципальных офицеров и писарь в круглой шляпе. Позади стола — палатка, украшенная флажками и гирляндами из дубовых листьев. А слева и справа стояли солдаты, держа в руках боевые знамена батальонов.
Левассер волновался, а Танкрэ беспечно тихо насвистывал, словно был уверен, что его непременно возьмут в армию, и, возможно, именно потому, что он почти на голову выше приятеля.
Пьер первым подошел к столу, и один из офицеров его спросил:
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать…
— Уже исполнилось?
— Не совсем… Исполнится в ноябре…
— А ты знаешь, что закон запрещает брать в армию граждан моложе шестнадцати?
— Слышал… Но ведь мне не хватает каких-то двух месяцев…
— Допустим… И все же если мы запишем тебя, то нарушим закон…
— Что закон, когда родина в опасности!
— Он крепкий парень, держится уверенно… — заметил другой офицер.
— И за словом в карман не полезет…
Они стали между собой совещаться, бросая взгляды на Пьера.
— Хорошо, — сказал офицер, первым заговоривший с Танкрэ. — Мы запишем тебя. Но ты еще совсем юнец… И не думай, что через неделю будешь сражаться. Сначала надо стать солдатом. Капралы и сержанты обучат тебя военному ремеслу. Поздравляю!
И офицер, поднявшись из-за стола, пожал ему руку. А писарь записал фамилию и имя и выдал удостоверение о поступлении на военную службу. Счастливый и улыбающийся, рыжеволосый Пьер сошел с помоста.
Жан, расправив плечи и выпрямившись, приблизился к столу и остановился, чуть-чуть приподнявшись на цыпочках.
— Еще один… — с неудовольствием, как это показалось Левассеру, произнес тот самый офицер, который придирчиво отнесся к Пьеру. — Вы что, пришли вместе?
— Да, мы друзья…
— И не станешь ли ты утверждать, что тебе тоже шестнадцать или скоро будет?
— Будет в декабре…
— Нет уж, нет… Ты еще маловат. Подрасти немного…
— Но мне в самом деле в декабре стукнет шестнадцать. Почему вы не верите?
— Верю. Вот когда стукнет, тогда и приходи. Кто следующий?