1. Синтема
«Я не знаю, каким оружием будет вестись третья мировая война, но четвёртая — палками и камнями».
Альберт Эйнштейн, еще в пластиковую эру предсказавший появление эргобола
Ком к горлу подступает. Сам не верю, что решился опубликовать всё это. Хотя кто, если не я, расскажет вам эту историю? Ведь я — комментатор МЛЭ[1]. Настоящий, живой, а не один из тех долбаных ПРП[2], которые «комментируют» матчи в других клубах. Едва ли кто-то это прочитает, но это мой последний репортаж. Последний в карьере комментатора Мэтта Соула[3].
Триста сезонов назад планета уже была перенаселена. Число жителей приблизилось к сорока миллиардам. Насилие стало обыденностью. Наши предки потеряли веру в «системы правосудия». Полиция, которая должна была поддерживать порядок, перестала справляться и стала частью хаоса. Людям пришлось самим защищать себя и своё имущество, не надеясь на помощь извне. На первый план вышел естественный отбор в его исконном виде.
Чтобы снизить уровень агрессии, споры стали решать не в суде, а с помощью пари. Но для более сложных конфликтов устанавливать справедливость приходилось уже на спортивной площадке. В честном поединке команда на команду или один на один — дерби. Группа всегда сильнее даже самых талантливых одиночек, поэтому жители дистриктов (вертикальных улиц) начали объединяться в формации тафгаев[4]. Слабые отдавали им многое в обмен на защиту.
В это же время экономика всемирно известных спортивных клубов, спонсируемых влиятельными бизнес-империями, превзошла экономику стран, в которых те формально находились. Спортсмен, подписывая свой первый контракт, вмиг становился миллиардером. Армии фанатов боготворили своих игроков[5], преданность клубам затмила веру в коррумпированных политиков. Так наступил тот самый день…
День Сорванных Флагов.
Это была революция, но без крови. Это был праздник. Границы старых государств стёрли, перестали производить оружие, запретили галстуки и деловые костюмы, а религию забыли. Добро умерло, но благодаря этой жертве погибло и зло. 23 крупнейших мегаполиса организовали Мировую Лигу Эргобола (МЛЭ), в которой все политические и экономические споры решались на стадионе по регламенту, установленному Евой[6]. Фаны тяжело работают, производя продукт, а команда и Совет Ветеранов ставят его на кон в матчах. Так фаны МЛЭ делают ставки и на игры других клубов. После очередного тура грузовые транспортёры перевозят выигрыши от проигравшего к победителю. Не согласен? Оспорь решение Евы в дерби со своим обидчиком. Проиграл? Стань сильнее и возьми реванш. Всё просто. Всё честно.
Дарвинизм стал модным. Учение Дарвина мотивирует совершенствоваться, ведь только перед лицом смерти, страха и физической опасности люди становятся самими собой, проявляя свои природные качества. В спорте всё имеет рейтинг. Клубы борются за чемпионство Лиги, спортсмены — за лидерство внутри команды, а простые фанаты — за право жить в лучших условиях. Поэтому у всего есть свой рейтинговый номер. Например, мой номер на тот момент был 2614, что вполне неплохо для соккера*[7]. У одних номер падает, у других растёт. Это и есть справедливость. И слава Дарвину, что у нас есть Ева!
Многие повышают свой рейтинг силой. Это самый надежный путь к жизни в центре своего клуба, в комфорте 50 квадратных метров на каждого фана, с зонтиками от Солнца [АЕ1] и широкими улицами для автотранспорта. Я же никогда не был сильным тафгаем. Да и быстрым ловким паркурщиком[8] меня не назвать. Я оказался здесь исключительно благодаря своему таланту красиво говорить. Многие матчи комментируют ПРП, но они нейтральны. Нам же хочется, чтобы комментатор болел за своих. В этой простой идее и заключался мой шанс на безбедную жизнь в центре Москвы. Помимо эмоций я даю зрителю альтернативный взгляд на всё, до чего мне удаётся добраться — слухи, расследования, инсайты. Кажется, раньше это называлось гонзо-журналистикой. Правда есть нюанс. Не каждый, у кого есть рот, смог бы стоять здесь рядом у самой М-Арены. Я был лучшим. Можно даже сказать, я родился тогда, когда начал комментировать.
***
В детстве я был соккером какого еще поискать. Таким, что даже другие соккеры издевались надо мной. Порой я и сам хотел биться головой о стену от бессилия. Жизнь была не в радость — голодная и одинокая. Мой ментор[9] быстро разочаровался во мне и перестал впускать меня в свой вагончик на восемнадцатом ярусе дистрикта «513». Скитаясь по Окраине[10], я молчал днями напролет. Иногда и целыми турами[11]. Моей единственной мечтой было найти того, с кем я бы мог поговорить.
Однажды местная команда с Окраины согнала всех соккеров нашего дистрикта на тренировку. Мы были живыми манекенами для отработки их новой тактики. В тот день я оказался у них на пути и меня схватили и потащили на площадку. Я закрыл глаза, хрипел и судорожно дёргался. Позже меня бросили на металлический настил в «дуршлаге» — яме для отбросов. Там я увидел таких же, как я: испуганных, худых, едва стоящих на трясущихся ногах сопляков. Мне дали пластиковую трубку вместо биты. Она согнулась пополам при первом же ударе. Из амуниции это было всё.
Игра началась. Команда противника весело понеслась на нас. Первый мяч влетел в лунку мгновенно. От нас начали требовать, чтобы мы сопротивлялись. Соккеры метались по решетчатому настилу, разбредаясь по углам. Но от каждой атаки они тут же падали на колени или сгибались, прикрывая лица. Это только раззадоривало противников: они цепляли, сбивали с ног, а могли и врезать со всей дури. Мне тоже досталось. Я вдруг закричал. Отчетливо запомнил свой вопль: я испугался его. Я начал просить больше не бить. Я искренне верил, что с этой площадки уже не уйду.