Тот мигом вынул блокнот и ручку.
— Как будет называться?
— Святого Нормана Грея.
— Прикажете епископу канонизировать?
— Разумеется.
Норман, вспомнив о главном, начал рассказывать Бруку про яхту, но тот небрежно махнул рукой:
— Я тоже тут после папы… люди иногда выводят из себя. Ты съешь икры.
Он встал и сунул голову к прутьям:
— Эй, там, веселенькое что-нибудь!
Приказы тут исполнялись с поразительной быстротой, Брук едва успел сесть, как громко, ладно и, действительно, весело зазвучал какой-то фокстрот.
— А здесь у тебя есть национальная команда?
— Народ спортивный, ты сам увидишь. Но вот проблема, — Брук досадливо качнул головой, — кусаются, черти, во время матча. Никак не могу отучить.
И снова воспоминания…
Скоро обоим сделалось так хорошо, что прилегли на доски на римский манер. Брук повелел принести ликеры.
А вскоре Норман неожиданно для себя заметил, что там, наружи, уже темно и камера освещена принесенными светильниками.
И тут же отметил сквозь легкий туман в голове оборвавшуюся за окном музыку.
Однако, вот, оркестр вновь заиграл. Торжественно, выделяя аккорды…
— Ха, — Брук ткнул большим пальцем в сторону прутьев, — не запылилась. Сейчас тебя познакомлю.
А Норман вдруг, наконец, узнал:
— Это гимн нашего университетского клуба!
— Да, — Брук улыбнулся во все белые зубы. — А теперь — гимн моего великого острова. Первая леди сама транспонировала его в более торжественные формы. — И чуть прислушался в сторону коридора… — Вот и она.
Норман посмотрел на дверь.
Открывая дверь, в проеме показался некто местный в ослепительно белом фраке и торжественно объявил:
— Первая леди!
Вслед за этим в камеру ступила высокое очень смуглое создание в сверкающем открытом платье с юбкой сильно выше колен.
После длинных стройных ног Норман увидел гриву волос и большие блестящие глаза, которые сразу вперились в Брука.
— Ты головой стукнулся?
И хотя вопрос был задан очень конкретно, Его величество Брук, не изменив римской позы, радостно показал на другой топчан:
— Дорогая, это мой друг и лучший квотербек всего американского футбола — Норман Грей. Присаживайся, дорогая.
Первая леди оглядела камеру.
— Куда мне присесть, на парашу?
Вопрос ушел туда же, куда и первый.
— Выпей с нами шампанского.
— Пошел ты на пальму! Брук, если ты начнешь управлять государством из камеры, народу это может скоро понравиться.
Она посмотрела на Нормана, который давно собирался соблюсти вежливость и встать, но, странным образом, сигналы от головы долго шли через тело в ноги.
— А вам, мистер Грей, если уж взбрендило резать людей, надо было сбросить в океан трупы. Акулы бы слопали, и нет концов.
Она опять перевела взгляд на мужа.
— Ты, кажется, говорил, что квотербек — мозг команды.
— Мо-озг! — радостно подтвердил тот.
— Я вижу, какой он у вас у обоих. А на остров уже наперли чертовы журналисты. Ты слышишь? Надо завтра с этим покончить.
— По-кончим!
В подтверждение огромная лапа махнула в воздухе, и хорошо, что ничего не было на ее пути.
— Так, собирайся.
Брук начал медленно и без всякого удовольствия подниматься.
— Да. Только мне нужно отправить естественные для организма потребности.
— Нет, столько я ждать не могу. Вы, Норман, проведете эту ночь здесь. Там, у ворот, журналисты. Понимаете, кое-что приходится соблюдать.
На прощание Его величество решил обнять и поцеловать друга. Однако… подвело равновесие, и Норман какое-то время лежал на досках, приходя в себя и проверяя глубоким дыханием, не повреждена ли грудная клетка.
А потом все-таки нашел в себе силы сесть.
Вообще-то, от очень хороших напитков голова сохраняет определенную чистоту, и Норман вполне узнал своего адвоката, сидящего с другой стороны, на месте, покинутом Бруком.
— Выпьете чего-нибудь?
— Благодарю вас, сэр, я только для разговора.
— Ну, как угодно.
Норман налил себе шампанского и уставился на икру — есть ее еще или не есть.
— Сэр, — начал адвокат, очень ласково глядя, — задача совсем несложная, но вы должны четко придерживаться инструкций.
— Нет проблем. Может быть, выпьете все-таки и закусите.
— Не беспокойтесь, сэр, не беспокойтесь. И послушайте меня внимательно.
— Я весь…
— Завтра на суде вы не должны ничего рассказывать. А особенно того, что говорили мне.
Хотя не было настроения с чем-либо спорить, Норман удивленно вскинул глаза.