– Да послушайте же меня! – сердито вскричал он. – Эти вот люди имеют столько же прав жить, как и вы. Разве не так, черт подери! Они не виноваты, что ослепли. Разве не так, черт подери? Никто здесь не виноват. Но если они погибнут от голода, виноваты будете вы, и вам это прекрасно известно.
Я показывал им, где взять еду. Я делал для них все, что мог, но, Господи Иисусе, я ведь один, а их тысячи! Вы бы тоже могли показывать им, где еда, но разве вы это делаете? Черта с два! Вам на них наплевать! Вы заботитесь только о своих шкурах. Я видел таких, как вы. У вас один символ веры: «Провалитесь все к чертям, лишь бы мне было хорошо».
Он презрительно сплюнул и ораторским жестом простер руку.
– Там, – сказал он, – там, в Лондоне, тысячи несчастных людей. Им нужно только, чтобы кто-нибудь показал, как взять еду, которая лежит у них под носом. Вы могли бы делать это. Единственное, что от вас требуется, – это просто показать им. А вы? Что вы делаете, подонки? Вы помогаете им? Нет, вы заперлись здесь, и пусть все они подыхают с голоду, а между тем каждый из вас мог бы спасти сотни людей, и для этого нужно всего-навсего выйти и показать беднягам, где взять жратву. Боже всемогущий, да есть ли в вас что-либо человеческое?
Он говорил яростно. Он знал, в чем обвинять, и обвинял он страстно. Я почувствовал, как пальцы Джозеллы бессознательно впились в мой локоть, и положил ладонь на ее руку. Человек по ту сторону ворот сказал что-то, чего мы не расслышали.
– На сколько времени? – закричал человек в кепке. – Да откуда мне знать, черт вас подери совсем, на сколько времени хватит еды? Я знаю только, что, если недоноски вроде вас не возьмутся за дело и не начнут помогать, мало кто останется в живых к тому времени, когда сюда придут, чтобы привести в порядок все это проклятое безобразие. – Секунду он стоял, свирепо глядя на собеседника. – Факт тот, что вы боитесь. Вы боитесь показать им, где еда. А почему? Потому что чем больше эти бедняги съедят, тем меньше останется для вашей шайки. В этом все дело. Что, не так? Вот она, правда, только у вас нет смелости признать это…
Мы снова не расслышали ответа собеседника; впрочем, очевидно было, что оратору этот ответ не понравился. В течение секунды он мрачно смотрел сквозь решетку. Затем он сказал:
– Ладно. Вы сами хотели этого.
С молниеносной быстротой он вцепился в руку собеседника, вытянул ее между прутьями решетки на свою сторону и вывернул. Он схватил за руку стоявшего рядом слепого мужчину и зажал ее на запястье собеседника.
– Держи крепче, парень, – сказал он и прыгнул к замку на воротах.
Человек в очках оправился от неожиданности. Он изо всех сил ударил свободной рукой через прутья позади себя. Этот удар наудачу пришелся слепому в лицо. Тот вскрикнул и сжал руку еще крепче. Предводитель толпы рвал и ломал замок. В этот момент треснул винтовочный выстрел. Пуля щелкнула в решетку и с жужжанием рикошетировала. Предводитель в нерешительности остановился. За его спиной раздались проклятия, женский визг. Толпа качнулась взад и вперед, словно не зная, бежать прочь или ринуться на штурм ворот. Решение за нее приняли те трое во дворе за ограждением. Я увидел, как молодой человек что-то выдернул из-под руки, и я упал ничком, опрокинув рядом Джозеллу, когда застучала автоматная очередь.
Было очевидно, что стрелявший нарочно взял слишком высокий прицел; тем не менее грохот выстрелов и визг пуль произвели впечатление. Одной короткой очереди оказалось достаточно, чтобы все кончилось. Когда мы подняли головы, толпа уже потеряла монолитность. Слепые люди поспешно разбредались, торопясь уйти подальше от ворот. Предводитель задержался, чтобы крикнуть что-то неразборчивое, затем повернулся и тоже пошел прочь. Он направился на север на Мэлит-стрит, стараясь снова собрать и построить за собой своих последователей.
Я сел и взглянул на Джозеллу. Она задумчиво посмотрела на меня, затем опустила глаза и уставилась в землю. Прошло несколько минут, прежде чем мы заговорили.
– Ну? – сказал я наконец.
Она подняла голову и посмотрела на дорогу, на последних отставших от толпы, убредающих в переулки.
– Он был прав, – сказала она. – И вы знаете, что он был прав. Ведь верно?
Я кивнул: