— Можно сказать и так, — я не стала возражать, продолжая действовать по методу присоединения.
— Ясно. Тогда прошу прощения, со мной тебе адреналиновой встряски не видать. Ладно, — Елизавета Константиновна примирительно махнула рукой, — так и быть! Охраняй меня! Сегодня вечером я поеду в клуб. Мы с тобой поедем в клуб. Я покажу тебе, как надо зажигать!
Игриво подмигнув мне, Андреева поднялась из второго кресла-груши и вышла из комнаты. Вскоре в дверь снова постучали.
— Входите! — крикнула я.
— Я пришла узнать, — сказала Клавдия. — Может, вам что-то нужно?
— Нет, спасибо, — ответила я, но домработница продолжала топтаться у порога. — Вы что-то сказать мне хотели?
— Да. — Клава закрыла дверь и прошла в комнату. Поправив мягкую грушу, которую примяла хозяйка, она постояла около нее, но так и не решилась сесть. — Вы это… простите нас за то, что мы сразу не сказали вам про Лизавету.
— Проехали!
— Нет, не проехали. — Клавдия покосилась на дверь и перешла на шепот: — Ох, и намучаетесь вы с ней! Еще ни один телохранитель, которых нанимал Дмитрий Борисович, с ней не смог поладить.
— А мне и не нужно с ней ладить. Моя задача — ее охранять, — заметила я.
— Оно, конечно, так, только характер у Лизаветы очень непростой. Это она при сыне и внуках вся такая шелковая, но стоит им уехать, как она будто с цепи срывается. Женщине седьмой десяток, она ведет себя как трудный подросток.
— Седьмой десяток? — удивилась я. — Мне казалось, что ей лет пятьдесят семь.
— Шестьдесят три, — уточнила домработница. — Это она сейчас стала за собой ухаживать, на всякие SPA-процедуры ходить. Вы бы видели, как она выглядела, когда только появилась в этом доме! Я, честно говоря, подумала, что она бабушка Дмитрия Борисовича, а не мать. Мы все в шоке от ее татуировок были.
— А где она до этого жила?
— В Тарасове и жила, только Митя всю жизнь думал, что его мать умерла, когда он был маленьким. Так ему отец говорил, — разоткровенничалась Клавдия, стирая пыль с кукольной мебели. — А после смерти отца Дмитрий Борисович обнаружил какие-то документы, свидетельствующие о том, что его мать жива. Я по случайности слышала, как он жене об этом рассказывал. Схоронив отца, Дмитрий Борисович занялся поисками матери и нашел, причем довольно быстро. Она не сразу решилась сюда переехать, поначалу только в гости наведывалась, все свои татуировки она, естественно, скрывала. Но Сонечка тогда совсем маленькая была, сидела у бабушки на коленях и случайно оголила ее руку. Тут-то все и открылось! Лизавета в следующий раз оделась так, что все ее татушки видны были. Может, не все, но многие…
— Представляю, какой у всех шок был!
— Не то слово! Алена Мите скандал закатила, мол, какой пример она детям подает! Вдруг Илья тоже захочет татуировку сделать! Но Дмитрий Борисович поставил жену на место, сказав, что Елизавета Константиновна его мать, что он принимает ее такой, какая она есть, и просит относиться к ней с уважением. Алену, конечно, поначалу сильно коробило, что свекровь сюда переехала, но со временем она успокоилась. Детки у моих хозяев умненькие растут, для них бабушка со всеми ее странностями является не примером для подражания, а, наоборот, примером того, как не надо поступать. Сама же Лизавета здесь как-то окультурилась, матом практически перестала ругаться, за рюмку уже не так часто берется. Между нами говоря, когда она выпьет, из нее сразу вся дурь начинает лезть наружу. При сыне и внучатах Лизавета держит себя в рамках, но стоит им только уехать, а мотаются они по заграницам часто, так наша пожилая хозяйка слетает с катушек. Вот прошлый раз телохранитель ее из Волги вылавливал, сам едва не утонул.
— Она что же, утопиться собиралась?
— Без понятия! Нам Сергей ничего толком не успел объяснить. Обещал зайти за расчетом, когда Дмитрий Борисович вернется, и рассказать подробности. Но, как я поняла, он потом в офисе «Алмаза» деньги получил и к нам больше не заглянул.
— И давно Лизавета здесь живет?
— Около четырех лет. Ладно, пойду я. — Клавдия оставила мне пищу для размышлений и была такова.
Поступок Дмитрия вызывал всяческое уважение. Он не отвернулся от матери, не только узнав, что она бросила его в младенчестве, но и принял ее со всеми ее странностями. И эта женщина пыталась учить меня жизни! К психологу предложила меня записать… Я невольно усмехнулась, вспомнив наш сегодняшний разговор с Лизаветой. Интересно, она всерьез считает, что ее жизнь — это образец для подражания, а моя требует немедленного вмешательства психолога?