Баранчиков, уже подхватившись, бросился на помощь, но, увидев, что машина набирает скорость, в два прыжка оказался около нее, ухватился за борт, пытаясь удержать, пока не выберется из-под “духа” прапорщик.
И тут ударили пулеметы. То ли Баранчиков отвык от свиста пуль над головой, то ли сработал инстинкт сжаться, сделаться меньше, но он разжал руки, присел, обхватив голову.
Следующая очередь прошла по лобовому стеклу кабины. Иван успел пригнуться, Асламбеку помешал это сделать руль, и он лишь подался в сторону. Но этого все равно уже не хватило. Пули вошли ему в плечо и руку, словно бритвой, срезали пол-уха. Теряя силы, Асламбек через нетреснувший кусочек стекла увидел пламя над радиатором, за ним, за пламенем, – часовых у ворот, стреляющих по нему в упор. Затем пламя пригнуло порывом ветра, и он различил выбегающих из дома главаря и Хромоножку.
– Тормози! – орал рядом Заявка. – Прыгай!
Скорее всего, он приказал это себе, потому что выбил плечом дверь и выпрыгнул из горящей машины. Асламбек тоже пытался открыть дверцу, но то ли сил уже не хватило, то ли дверь заклинило, и последнее, что он увидел, – это надвигающийся на него дом главаря. Можно было еще отвернуть от него, направить машину на ворота, но Асламбек вцепился в руль и то ли прикрыл глаза, то ли потерял сознание.
Взрыв был не сильный, но дом мгновенно занялся пламенем. Изатулла в отчаянии выстрелил несколько раз из пистолета в обломки горящей машины. Отвернувшись, увидел подведенного к нему сержанта и ударом ноги в живот выбил Заявку из рук державших его охранников. И тут же упал, укрываясь сам – пули прилетели со стороны склада, его склада, его реальной силы.
– Заявку не задень! – крикнул Олегу Рокотов, набрасывая из ящиков, банок, мешков что-то вроде баррикады. – И патроны береги.
Олег прекратил стрельбу, и, если не считать недовольно бубнившего в ущелье эха, наступила тишина.
– Подежурь, я посмотрю, что мы здесь имеем, – сказал Рокотов и побежал между стеллажами к керосиновой лампе, горевшей в глубине пещеры. Вернулся почти сразу, волоча за собой ящик с “лимонками”.
– О, теперь живем, – загорелся глаз сапера. – Еще не оверкиль, Володя.
– А что такое оверкиль? – Рокотов, торопясь, поглядывая на площадь, вставлял и закручивал запалы, укладывая готовые гранаты вдоль всей баррикады.
– Это когда лодка переворачивается с людьми на крутой волне. Каюк по-вашему, сухопутному. Там еще такие ящички есть?
– Полно. Смотри за “духами”, я притащу.
Однако на этот раз ходка сорвалась: залаяли пулеметы и автоматы, послышались крики душманов, и прапорщик прибежал назад. Еще никого не видя, одну на другой бросил с десяток гранат. Взрывы слились в один сплошной гул, после которого опять осталось одно недовольное эхо и стоны раненых.
– Это вам за Асламбека, папуасы чертовы! – крикнул в рассеивающийся дым Олег. – Володя, патроны нужны, поищи патроны.
Патронов тоже оказалось навалом, и не только в ящиках и россыпью – на полках аккуратно лежало десятка три уже снаряженных магазинов.
– Теперь все, теперь все, – злорадно и радостно шептал Олег, перебирая магазины. – Теперь я им не сдамся, теперь они меня не возьмут.
Рокотов молчал, давая саперу насладиться свободой. “Свободой на пороховой бочке”, – уточнил для себя прапорщик. Надо было думать, что делать дальше. Если Изатулла все еще в бешенстве, значит, разок или два пошлет своих “духов” па приступ. Но в конце концов ведь остановится, будет искать другие пути уничтожить их, выкурить, захватить. На прорыв отсюда не пойдешь, условий никаких не продиктуешь. “Короче, в той же тюрьме, только с оружием”, – подвел нерадостный итог своим рассуждениям Рокотов.
– Как выберемся, первым делом побреюсь, – мечтал Олег. – И попрошу маму картошки пожарить. Слушай, а она верит, что я жив? Ей как сообщили: погиб или пропал без вести?
– Наверное пропал без вести.
– Хорошо, если так. Если бы записали, что убит, она бы… плакала. А я жив, жив!
И тут Рокотов услышал гул боя. Далекий, еле улавливаемый… Или показалось? Он придвинулся к Олегу, уж что-что, а слух у него будь здоров.
Однако сапер, положив подбородок на приклад автомата, не мигая смотрел перед собой. И было ясно, что он ничего не слышит и не видит, что мыслями он сейчас дома, что жарит для него мать картошку…
– Ты что-нибудь слышишь? – тронул его за плечо Рокотов. – Слышишь что-нибудь?