– Сложно утверждать, что именно препарат подействовал. Судороги случаются нерегулярно. Бывали периоды, когда и без всяких лекарств год проходил спокойно, – произнёс он с той же холодной рассудительностью, какой славились опытные врачи.
Логика звучала безупречно. И всё же в воздухе витало что-то противное, неуловимое, как запах антисептика в больничном коридоре.
Рапамицин, известный тем, кто помнил будущее, был именно тем самым вторым лечением. Факт неоспоримый – но одно знание не могло стать доказательством. Тогда, в будущем, всё решала статистика: десятки пациентов, смертельная игра на выживание – и внезапный, почти чудесный рост процента тех, кто остался жив. Не теория, а сухие цифры сделали препарат признанным.
Сейчас же не было ни базы данных, ни убедительных графиков – только голые слова.
Значит, оставался единственный путь.
– Если предположение верно, стоит провести детальный анализ данных Светланы. Расходы беру на себя, – произнесено было негромко, но с отчётливым нажимом на слово "расходы".
Подтекст был прозрачен, как стекло: финансирование проекта исходило от одного источника, и напоминание об этом не требовало громких формулировок. Иногда власть проявляется не в крике, а в интонации.
Убедить можно будет потом. А пока важнее было получить данные.
Медицинские записи со временем исчезают, как следы на снегу. Чем дольше ждать, тем сложнее добраться до архивов: кто-то уволится, кто-то поменяет пароли, кто-то попросту "потеряет" нужную папку. Лучше забрать всё сейчас – и начать работу без промедления.
Дэвид слушал молча. Потом медленно поднял глаза, и в них промелькнула печаль – не та, что из усталости, а та, что появляется при виде человека, слишком увлечённого безумием своей цели.
Кивок. Короткий вздох.
– Хорошо. Но на данном этапе многое нам недоступно. Понадобятся дополнительные случаи, чтобы выявить закономерности.
Он был прав. Один случай ничего не значил – всего лишь одиночная точка на графике. Нужно было хотя бы десяток, а лучше три десятка пациентов с похожей реакцией. Только тогда можно будет вычленить повторяющиеся детали, очертить контуры истины.
– Тогда начнём, как только стартуют клинические испытания, – произнёс Дэвид после паузы.
Над столом снова воцарилась тишина. Вентилятор тихо щёлкнул, двигая тяжёлые потоки воздуха.
Официальные испытания должны были начаться лишь к концу года. Ещё несколько месяцев ожидания, бесплодного топтания на месте. Время, словно тянущееся резиной, давило.
Но причины задержки были просты и жестоки – финансы. Без подтверждения, что хватит средств довести исследование до конца, никто не разрешит запуск. А необходимые четыреста миллионов долларов будут доступны лишь к зиме.
До тех пор – только ожидание. И гул ламп над головой, тянущийся, как невыносимо долгая ночь перед бурей.
До недавнего времени расписание подгоняли под безжалостные рамки бюджета. Всё менялось медленно и осторожно, пока смерть Светланы Романовой не перевернула само восприятие происходящего. В воздухе тогда стоял запах перегретого пластика от медицинского оборудования, вперемешку с лёгкой горечью дезинфектанта — и что-то внутри оборвалось, будто время перестало быть союзником.
– Есть ли ещё пациенты в таком же тяжёлом состоянии, как Светлана? – спросил кто-то из тишины, где только капал чайник и тихо постукивал карандаш по столу.
Дэвид помедлил, провёл ладонью по щетине и ответил неуверенно:
– Примерно двенадцать человек с тяжёлыми поражениями органов… Думаю, смогут продержаться до конца года.
– Думаешь?.. – переспросили, и воздух сгустился.
– Точного прогноза дать невозможно, – выдохнул он. – Приступы могут случиться в любую минуту.
Болезнь Каслмана не разрушает тело постепенно – она бьёт внезапно, как удар током. Один приступ способен решить, будет ли утро или нет. Каждый из этих двенадцати жил словно на краю, где между вдохом и выдохом пролегает вся жизнь.
Редкая напасть. Всего пять тысяч случаев в год по всему миру, и лишь две тысячи из них приходятся на этот особый, злокачественный тип. Смерть Светланы уже стала невосполнимой потерей. Если продолжать ждать, можно лишиться и остальных – не успев даже начать действовать.
Без выстрела, без следа, без данных, которые могли бы спасти других.
Когда мысли утонули в мраке, Дэвид поднял глаза и осторожно спросил:
– Сергей, ты ведь не собираешься снова использовать личные средства?
– Если состояние больных этого требует, разве не стоит попробовать?