– Вполне успешно. Начнём интервью?
– Конечно.
На этот раз роль собеседника пришлось примерить и на себе. Джонатан согласился опубликовать историю Эмили – в виде полноценной статьи. Поскольку материал выходил под его именем и становился достоянием общественности, договор о неразглашении формально оставался в силе. Значит, обо всём можно будет спокойно доложить Киссинджеру.
– Когда выйдет статья? – прозвучал следующий вопрос.
– Если речь только о деле по незаконному увольнению, то день-два. Разве что юристы вмешаются, – отозвался Джонатан.
Но куда важнее был другой материал – не эта небольшая публикация о домогательствах, а та самая, "большая" статья, над которой он трудился по ночам. Та, что должна была вскрыть грандиозную аферу компании "Теранос".
– А что с главным материалом? Когда ждать публикацию? – прозвучало осторожно.
Джонатан нахмурился, потер переносицу.
– Это… зависит. Нужно время на проверку фактов, поиск свидетелей, – произнёс он тихо, словно боясь сам себя услышать.
В прошлой жизни этот материал появился только год спустя. Сейчас сроки уже удалось подвинуть на целый год вперёд, но многое оставалось недоработанным.
– Но ведь не больше месяца, верно? Всё должно быть закончено максимум через два.
– Два месяца… – Джонатан вздохнул, в его голосе сквозила усталость. – Даже если статья выйдет в срок, этого недостаточно. Чтобы прокуратура заинтересовалась, нужны железные доказательства, а у нас их нет.
Одной публикации было мало. Статью можно выпустить хоть завтра, но без весомых улик прокуроры не пошевелятся.
Главная улика – технология – надёжно спрятана за стеной эксклюзивности, словно в сейфе. Сотрудники связаны договорами о неразглашении и молчат, как под гипнозом.
– Мало того что доказательств не хватает, так ещё и влиятельные люди замешаны. Пока не поднимется общественный шум, никто не пошевелится, – добавил он.
Так оно и было раньше. После публикации разоблачения "Теранос" продолжал строить из себя невинную жертву, совет директоров покрывал Холмс, а прокуратура делала вид, что ничего не происходит. Год тянулись проверки – только различные регуляторы пытались хоть что-то собрать. Лишь потом началось расследование, а судебная тяжба растянулась на два с половиной года.
Но ждать столько никто не собирался. Два с половиной года – роскошь, когда времени остаётся в обрез.
– Ничего, – прозвучало спокойно. – Убедить совет – и всё пойдёт быстрее.
– Думаешь, совет станет на твою сторону? Им придётся признать собственные ошибки, – усомнился Джонатан.
– Признают. И публично откажутся от Холмс.
Журналист с сомнением покачал головой.
– Холмс умеет переворачивать правду. А члены совета, кажется, к ней слишком привязаны….
– На этот раз всё будет иначе.
– Почему такая уверенность?
В уголках губ появилась тень усмешки.
– Семья не всегда спасает. Даже от внучки можно отречься, если обстоятельства вынудят.
И такие обстоятельства можно было устроить. Достаточно лишь подать нужную информацию в нужное время.
– Всё сложится, – прозвучало с тихой уверенностью. – Ни разу ещё не приходилось проигрывать в убеждении людей.
А уже к субботе настал час встречи с Киссинджером. Воздух в тот день пах сырой бумагой, кофе и грядущими переменами.
***
Субботним полднем профессор Киссинджер направился к клубу "Метрополитен" – месту, о котором знала вся старая элита Нью-Йорка. Название само по себе звучало как пароль в мир власти, денег и старинных привычек. Здесь всё дышало важностью: глухие ковры приглушали шаги, под потолком плавали отблески хрустальных люстр, воздух пах выдержанным виски и старой кожей кресел.
Выбор места был не случаен. Киссинджер любил этот клуб именно за его тишину – такую плотную, что слова, произнесённые здесь, будто растворялись в бархатной обивке стен. Ни один шёпот не покидал этих стен, ни один секрет не утекал наружу.
– Прошу вас, сюда, – произнёс мягкий, отточенный голос метрдотеля.
Киссинджер коротко кивнул и последовал за ним вглубь. Для сегодняшней встречи был заказан отдельный кабинет – уединённый, надёжный, словно сейф. Тяжёлая дверь закрылась с глухим вздохом, и в комнате остались только двое.
У окна, где сквозь толстые шторы пробивался тусклый свет, поднялся высокий мужчина – молодой, с восточными чертами лица, но сдержанной, европейской осанкой.
– Рад видеть вас, – сказал Сергей Платонов.
Киссинджер ответил коротким кивком и, опустившись в кресло, сразу перешёл к делу.