Фраза "Если возникнут вопросы – звоните" прозвучала хозяйственно и по-стариковски директивно. В ней слышалось не обещание, а обещание с условием – помощь будет, если подготовлен путь и предоставлены факты. Проход на "внука" оказался успешно пройден.
И всё же главная задача оставалась нерешённой: падение "внучки". Как только старик снимет повязку неопределённости и начнёт собственное расследование, правда всплывёт, скрытые трещины в фасаде проявятся, и образ нынешнего руководства распадётся. Воздух вокруг стал холоднее от предвкушения: звук дождя за окном усилился, капли били по стеклу ритмичнее, словно отбивает марш перемен. Стол ощущался гладким, холодным под пальцами, чашка слегка вибрировала от чужих шагов в коридоре – мир словно готовился к тому, чтобы вскрыть то, что до сей поры хранилось в тени.
***
Два дня спустя, в просторном кабинете генерального директора "Теранос", воздух стоял вязкий и неподвижный, как перед грозой. Сквозь огромные окна врывался солнечный свет, отражаясь в отполированных поверхностях, но тепло этого света не доходило до углов комнаты. Там, в глубине мягкого кожаного кресла цвета темного шоколада, сидела Холмс – напряжённая, словно струна, и медленно, с сухим щелчком, грызла ноготь.
Внешне – безупречная картина успеха: строгий костюм, идеально уложенные светлые волосы, блеск часов на запястье. Но внутри всё клокотало. Гладкие пальцы дрожали, сердце билось неровно, как стрелка старого метронома.
Причиной тревоги стало внезапное известие: Киссинджер запросил заседание совета директоров. Без повестки. Без объяснений.
Этот человек, который ещё недавно обсуждал с ней каждый шаг, теперь отгородился короткими, холодными фразами. В ответ на её звонок – только вежливые, отстранённые слова, за которыми чувствовалась безупречная дипломатия и полное отсутствие прежнего тепла.
– Просто хотела уточнить, вы уже выехали? Могу прислать машину…, – голос дрогнул, но Холмс удержала его на грани уверенности.
– Не стоит, – отозвался Киссинджер, будто с той стороны трубки говорил не человек, а каменная стена. – Если всё в порядке, прибуду через час.
– Нужно ли что-то подготовить заранее? – осторожно спросила она, ощущая, как холод ползёт по позвоночнику.
– Подготовить? – в голосе Киссинджера послышалось лёгкое удивление. – Действуй, как обычно.
– Но если речь идёт о серьёзном вопросе….
– Серьёзного ничего нет. Разве что… если не всплывут проблемы. Увидимся.
Короткие гудки. Конец разговора.
Холмс медленно опустила телефон на стол, ногти снова нашли губы. На вкус – солёная кожа и горечь тревоги. Взгляд рассеянно упал на блестящее стекло окна. Снаружи город сиял, будто небо само праздновало её недавние триумфы. Ещё месяц назад – обложка "Fortune", восторженные заголовки, портрет "самой богатой молодой женщины в мире". Публикации в "Forbes", бесконечные интервью, фанфары, вспышки камер, букеты в коридорах.
Но под всем этим лежала зыбкая почва – песок, готовый осыпаться при первом дуновении ветра. Лабораторные устройства, которые должны были изменить медицину, всё чаще ошибались. Погрешность росла, результаты расползались, будто чернила на мокрой бумаге.
Всё это нужно было исправить – срочно, пока не поздно. До тех пор, пока суть не вскрыли. Всего полгода, максимум год, прежде чем кто-то поднимет вопрос открыто.
План был прост: использовать славу как рычаг. Найти инвесторов, влить новые средства, укрепить позиции. Деньги, внимание, доверие – три ингредиента, из которых можно слепить любой успех.
И всё бы шло гладко, если бы не ужин Киссинджера с Сергеем Платоновым.
Именно после этой встречи старик переменился. Теперь его молчание, прежде доброжелательное, звучало как приговор.
В голове Холмс метались мысли: что он мог рассказать? Какую из её старых легенд вытащили на свет? За годы пришлось наворотить столько лжи, что теперь и сама не различала, где правда, а где выдумка.
Запах кожаного кресла и кофе, остывшего на столе, вдруг стал невыносимо резким. Воздух густел. "Это просто нервы," – мелькнуло. Всё пойдёт по-прежнему. Совет любит её, как родную. Даже если Платонов сумел поколебать их доверие, узы, связанные годами, не рвутся так легко.
В дверь осторожно постучали. Тонкие пальцы секретаря приоткрыли створку – тихо, будто боялись потревожить воздух. На лице застыла вежливая улыбка, но глаза выдавали настороженность. Что-то уже начинало рушиться, хотя снаружи всё ещё стояло идеально ровно.