– О чём они говорят?
– Просто обсуждают погоду.
Это казалось невероятным. Если эти двое действительно встречаются….
Как раз в момент, когда готовилась потребовать более детальной информации, раздался звонок телефона.
Бззз!
На линии оказался Киссинджер.
– Проверка сегодня закончена, хотелось узнать, как всё прошло, поэтому позвонил.
Только теперь дошло. Следовало сначала отчитаться. Но подозрения по поводу Платонова полностью поглотили внимание.
– На самом деле, он снова указал на слишком много недостатков нашей технологии….
– Хаха, это ожидаемо для внедрения в полевых условиях. Даже фармацевтические компании делали так же. Не воспринимай это как недоверие – это тщательность.
Намерение выразить недоверие Платонову было отброшено лёгкой рукой Киссинджера. Холмс заставила себя улыбнуться, будто прохладный воздух кондиционера не ощущался на коже.
Когда разговор почти подошёл к концу, появилась пауза, дыхание участилось, тёплый аромат кофе и стерильный запах пластика словно смешались в груди, и наконец прозвучали слова:
– Но на самом деле есть кое-что, что меня тревожит….
– Что именно?
– Не уверена, стоит ли это говорить.
После драматической паузы, как будто воздух вокруг стал плотнее, и каждый звук шагов за стеной казался громче, Холмс продолжила:
– На самом деле, проходя мимо, видела его… И… он встречался с тем журналистом, о котором говорила раньше….
Информация о встрече с репортёром Wall Street Times, ранее предупреждённым Советом, была ясной угрозой. Этот человек устраивал скандалы из-за малейшей ошибки, мог быть подкуплен конкурентами, чтобы сорвать запуск Терранос.
– Разве это не странно, что Сергей Платонов встречается с таким журналистом? Если бы он действительно доверял Терранос, такой встречи не должно было быть, верно?
Попытка выставить ситуацию как явно подозрительную не произвела нужного эффекта.
– Даже если они встретились, журналист, вероятно, первым подошёл к нему.
– Но если он действительно верит в нас, зачем слушать такого журналиста?
– Если дело в проценте ошибок, стоит выслушать – учитывая, что цель внедрение в полевых условиях.
Странно, но Киссинджер оставался совершенно спокоен. Холмс отчётливо слышала в голосе дыхание трубки, слабый шум вентиляции, но тревога не снижалась.
– Но характер этого журналиста сомнителен. Он даже намекнул, что хочет что-то взамен за отказ от публикации негативной статьи.
– Журналист Wall Street Times? Трудно поверить.
Киссинджер звучал так, будто доверяет репутации издания больше, чем словам Холмс.
Инстинктивно голос повысился, дрожь пробежала по плечам:
– Говорю вам, это правда!
Собственный всплеск эмоций поразил саму Холмс: лёгкое покалывание на коже, дыхание прерывистое, сердце колотилось, словно пробуя прорваться через напряжение.
На линии повисла тишина.
Киссинджер на мгновение замялся, затем мягко ответил:
– Не переживай слишком сильно. Даже если журналист действительно создаёт проблемы, это не будет критично.
– Как это может быть некритично?
– Сколько бы ни пытались нас оклеветать, правда всегда восторжествует. Всё, что было сделано до этого момента, не рухнет за одну ночь. Верь.
***
Время отправления рейса в Нью-Йорк назначено на восемь вечера, и воздух в зале ожидания уже пропитан предвкушением – лёгким гулом голосов, шелестом чемоданов по ковру и тем особым ароматом кофе из аэропортовых автоматов, что будит в душе смутную тоску по далёким горизонтам. Полевая инспекция завершилась ровно в два пополудни, оставив после себя просторный отрезок дня, полный ленивой свободы, словно свежий бриз с океана, ворвавшийся в душный офис.
– Давайте посвятим остаток времени чистому отдыху, – прозвучало в воздухе, как тихий вздох облегчения, и команда инспекторов, переминаясь с ноги на ногу, обменялась рукопожатиями – тёплыми, чуть влажными от пота под калифорнийским солнцем, – прежде чем разойтись по своим тропам.
Сергей Платонов, немедля ни секунды, направился прямиком в лаунж-бар отеля, где воздух был густым от приглушённого джазового саксофона, низко вибрирующего в груди, и тонкого, почти неуловимого запаха дубового паркета, отполированного до зеркального блеска.
Как и положено пятизвёздочному убежищу, здесь расстилались океаны мягких кожаных кресел, манящих погрузиться в их объятия, словно в тёплые волны Тихого океана, но Сергей нарочно выбрал стойку бара – узкую, интимную, с табуретами, что жались друг к другу, как заговорщики в полумраке. Расстояние между ними было таким тесным, что шепот соседей проникал в уши, как лёгкий сквозняк, неся обрывки чужих тайн: чей-то хрипловатый смех над анекдотом, звон бокалов, стук ложечки о фарфоровую чашку. "Этого хватит за глаза", – подумал он, устраиваясь поудобнее, чувствуя, как прохладная кожа табурета липнет к бёдрам сквозь тонкую ткань брюк.