Её слова ложились на воздух, как капли тёплого дождя на холодный камень – мягко, но с силой. Толпа притихла. Даже ветер, казалось, стих.
Холмс шагнула вперёд – размеренно, уверенно, будто ступала на сцену.
Блэквелл, наблюдая со стороны, отметил её выступление. В этой женщине жила природная власть – та, что не требует повышения голоса. Каждое слово звучало выверенно, каждый взгляд – рассчитан. В этом было мастерство.
Но за внешней безупречностью скрывался изъян: слишком уж чувствовалась зависимость от камер. Она играла не для суда, а для объективов, и Блэквелл отметил про себя – придётся поговорить об этом позже.
К моменту, когда мысли вновь собрались в порядок, они уже вошли в здание суда. Зал, обычно тихий, сегодня гудел, как улей. Люди тянулись, чтобы разглядеть происходящее, сидений не хватало, а в дальнем углу стояли штативы с камерами – журналистам позволили остаться, что само по себе было знаком исключительного интереса.
Блэквелл наклонился к Холмс, шепнув едва слышно, сквозь напряжённый воздух:
– С этой секунды считай, что за каждым твоим шагом наблюдают.
Она едва заметно кивнула и двинулась к своему месту. В тот миг взгляд Холмс пересёкся с глазами Сергея Платонова.
Тот улыбнулся – не вызывающе, но с той лёгкостью, что бывает у человека, уже знающего исход.
– Удачи, – произнёс он негромко.
Слова прозвучали спокойно, почти дружелюбно, но под ними сквозила тень уверенности. От этой улыбки в груди Блэквелла вновь зашевелилось неприятное предчувствие. Позиции Платонова в общественном мнении были сильны, но этого было мало – решающее слово оставалось за доказательствами. Без показаний Киссинджера его сторона не имела шансов на настоящую победу.
Однако выражение лица Платонова – спокойное, почти ленивое – будто говорило: свидетель уже склонён на его сторону. Невероятно. Этого просто не могло быть. Всё проверено, перепроверено ещё до начала слушаний.
Воздух дрогнул, когда громкий голос судебного секретаря, звеня о стену, возвестил:
– Всем встать. Заседание ведёт достопочтенный судья Джеймс Роберт.
Гул стих. Под куполом зала осталась только тяжёлая тишина – напряжённая, как перед раскатом грома.
С первыми шагами судьи по залу, словно по клавишам рояля, пространство наполнилось звоном каблуков и шорохом чужих ожиданий. В воздухе пахло старым деревом, нагретым лампами, бумагой и тяжёлым, терпким кофе из автоматов в коридоре. Шторы на окнах были сомкнуты, и солнце пробивалось сквозь щели, оставляя тонкие золотые полосы на полированном полу.
Начался отбор присяжных – восемь основных и двое запасных.
Блэквелл, словно дирижёр перед оркестром, поднялся с места и обратился к залу с голосом, в котором звучал металл сдержанной тревоги:
– Прошу поднять руку тех, кто читал последние публикации о Сергее Платонове, следил за расследованиями о "Теранос" или видел интервью с "Белой акулой" по телевидению.
Руки взмыли над головами – целая роща из сомнений и предвзятых мнений.
Лицо Блэквелла мгновенно напряглось. Он знал, что этого следовало ожидать, но увидеть собственными глазами было неприятно, почти физически болезненно.
– В интересах справедливого разбирательства, – произнёс он после короткой паузы, – прошу отдать приоритет кандидатам, не знакомым с материалами СМИ.
Однако судья, мужчина с усталым взглядом и голосом, в котором слышалось раздражение от спешки, ответил без колебаний:
– Отклонено. Это дело слишком известно, чтобы найти присяжных, не слышавших о нём. В условиях ускоренного процесса времени на поиски у нас нет.
Он повернулся к залу, и тишина будто упала с потолка, приглушив даже дыхание:
– Напоминаю присяжным, что любая информация, полученная вами ранее, не подтверждена судом. Оставьте личные мнения за дверью и оценивайте всё исключительно по доказательствам, представленным здесь.
Тяжёлый вдох Блэквелла остался незамеченным в общем гуле бумаг и кашля. Всё шло так, как он и предвидел, и всё же внутри что-то холодно сжималось.
Допрос кандидатов начался. Один за другим вставали люди, пахнущие страхом, духами и потом – каждый со своей правдой, готовой стать приговором.
– Что вы думаете о публикациях о "Теранос"? – спросил Блэквелл женщину с короткой стрижкой и острым взглядом.
– Всё это выглядит подозрительно. Если они ни в чём не виноваты, почему ушёл весь совет директоров?