Глава 10
В душном кабинете, где пахло тревогой, повисла вязкая тишина. За широкими окнами вечерний свет с трудом пробивался сквозь стекло, оставляя на стенах тусклые полосы. Лёгкое гудение кондиционера смешивалось с ровным тиканьем настенных часов – будто отсчитывалось время до неминуемого решения.
Блэкуэлл первым нарушил молчание. Его голос прозвучал глухо, как удар по деревянному столу:
– Будем вызывать ещё одного свидетеля?
Выбор теперь принадлежал ей – Холмс. В глазах женщины, обычно холодных и сосредоточенных, мелькнуло колебание, будто где-то внутри тлел огонёк сомнения.
– Какой вариант принесёт больше выгоды? – произнесла она негромко, чуть хрипло.
– Сейчас не время искать лучший исход, – ответил Блэкуэлл, опуская ладони на стол. – Сейчас важно избежать худшего.
Он говорил медленно, отмеряя слова, как дозы яда.
– Речь уже не о победе в суде. Нужно погасить подозрения, что вспыхнули из-за этих проклятых соглашений о неразглашении.
Пахло застарелым страхом и бумагой, которую слишком часто перелистывали нервные руки. Любое решение теперь казалось плохим.
Вызвать нового свидетеля – значит снова разжечь огонь обвинений: "давление", "запугивание", "попытка заставить молчать".
Отказаться – значит без боя отдать инициативу Сергею Платонову, позволить ему говорить и строить свои ловушки перед присяжными.
А впереди ждала защита, и значит – очередь Платонова. Его свидетели будут злыми, язвительными, готовыми рвать на куски каждое слово. И если уж с дружественными свидетелями едва удавалось удерживать равновесие, то что будет, когда в зал войдут враждебные?
Мысль об этом сжала грудь ледяной рукой.
– Может, всё-таки можно отозвать иск? – Холмс произнесла почти шёпотом.
– Нет. Даже если откажемся, его встречный иск всё равно продолжится. Процесс уже не остановить, – ответил Блэкуэлл, сжимая губы.
– Но если попробовать договориться ещё раз?..
– Бесполезно. Он не пойдёт на это.
– Но ведь он тоже рискует! Четыре и девять миллиарда – не шутка!
– Он осознаёт. И всё равно идёт вперёд.
Слова сорвались с губ Холмс как стон:
– Нелепость… он безумен!
– Именно, – твёрдо произнёс Блэкуэлл. – С таким не договоришься. Он наслаждается этим хаосом.
Перед внутренним взором вспыхнула короткая сцена – разговор с Платоновым, тот спокойный, почти весёлый взгляд, холодный, будто у человека, которому чуждо понятие страха.
– Он не слушает. Он просто играет, – тихо добавил Блэкуэлл.
В комнате повисла тишина, плотная, как пыль. Только часы продолжали отсчитывать секунды.
Потом, будто приняв внутреннее решение, Холмс выпрямилась.
– Тогда… выступлю сама.
Блэкуэлл поднял взгляд. На лице его отразилось недоверие, потом – усталое смирение.
– Если сейчас уступим ему слово, подозрения станут только сильнее. Люди должны услышать правду – из первых уст, – сказала она твёрдо, и голос её отозвался в стенах, будто в каменном колодце.
Он кивнул. В её взгляде сверкала сталь, знакомая всем, кто когда-либо стоял рядом. Холмс обладала странной силой – когда она говорила, даже воздух в зале словно внимал ей. Возможно, это был единственный шанс – рискованный, но необходимый.
***
На следующий день утро пахло свежим деревом. В зале суда царила напряжённая тишина – даже микрофоны на столах казались затаившими дыхание. Когда Холмс поднялась на трибуну, свет со стеклянного потолка скользнул по её волосам, превращая их в бронзовое сияние.
– Ньютон – это устройство, которое изменит мир, – произнесла она.
Голос звучал низко, густо, с металлическими оттенками, будто в нём вибрировало электричество. Каждое слово перекатывалось по воздуху, оставляя после себя ощущение весомости и смысла.
Присяжные подняли головы, взгляды их застыли, словно под чарами. Холмс говорила о проекте, о вере, о прогрессе – не с пафосом, а с той искренней убеждённостью, что рождается после долгих лет борьбы.
Она повторяла эту речь сотни раз раньше – на конференциях, перед инвесторами, перед камерами. Но сейчас слова звучали иначе – не как обещание, а как последняя попытка удержать мир, скользящий в пропасть. В зале стояла тишина, будто даже дыхание присутствующих боялось нарушить это мгновение. Тихий гул кондиционеров, приглушённый шелест бумаг и редкие щелчки фотоаппаратов заполнили зал суда, когда Холмс вновь подняла взгляд на присяжных. На мгновение всё вокруг словно стихло, и только запах дешёвого кофе из автомата, смешанный с лёгким ароматом старого дерева, напоминал, что мир продолжает дышать.