Платонов едва заметно кивнул.
Эти фонды – огромные махины, управляющие десятками, а то и сотнями миллиардов долларов. Государственные, учительские, военные – надёжные, как гранит, но и неприступные.
Пирс тяжело выдохнул. Воздух в кабинете стал густым и сразу запахло тревогой.
– Могу познакомить, но не обольщайся. У них свои правила. Пенсионные фонды почти никогда не вкладываются в фонды без истории.
И это была правда: эти институты хранили деньги стариков и учителей, предпочитая железную стабильность любым обещаниям роста.
– Обычно они рассматривают статистику за три года, прежде чем вложить хоть цент. Новый фонд без послужного списка – даже не кандидат.
– Иногда, кажется, они делают стартовые инвестиции, – заметил Платонов.
– Бывает, – согласился Пирс. – Но крайне редко.
– После "Тераноса" интерес к нам возрос. Возможно, сейчас у них другое настроение.
Пирс покачал головой:
– Это может помочь, но вряд ли заменит реальную историю успеха. Даже если они согласятся, придётся пройти испытание.
– Что-то вроде прослушивания?
– Именно. Проверка на прочность, – сказал Пирс, и в его голосе прозвучал слабый смешок, будто он пытался разрядить атмосферу.
Но комната всё равно казалась наполненной гулом невидимого напряжения – словно воздух сам понимал, что впереди замышляется нечто большое.
– В таком случае проверку устрою сам. От тебя требуется лишь одно – открыть дверь, – произнёс Сергей Платонов спокойно, будто речь шла о пустяке.
Просьба на первый взгляд звучала невинно: познакомить, свести, дать шанс. Весь остальной путь – уговоры, расчёты, борьба за доверие – он возьмёт на себя.
Для Пирса это не выглядело сложным, но в груди всё же шевельнулось сомнение. Делать одолжения просто так – не в его правилах. Настоящий посредник всегда извлекает пользу из каждой связки, видит дальше первого рукопожатия, чувствует движение потоков интересов.
Чтобы понять, как именно повернуть ситуацию к выгоде, следовало прощупать собеседника.
– Раз уж твой фонд объявлен активистским, первая цель решит всё, – произнёс Пирс, сцепив пальцы на столе. – Ошибки быть не должно.
В комнате пахло свежим деревом лакированного стола и лёгким дымом недавно выкуренных сигар. За окном мягко шелестел кондиционер.
Все знали, как высоко взлетел Платонов после истории с "Тераносом". И теперь, когда внимание всего рынка было приковано к его персоне, каждая следующая сделка превращалась в экзамен. Одно неверное движение – и весь ореол победителя рассыплется в пыль.
Пирс наклонился вперёд:
– Сейчас на тебя смотрят тысячи глаз. Первый выстрел обязан быть точным.
Платонов едва заметно усмехнулся – спокойно, уверенно, как человек, который уже всё решил.
– Об этом известно, – ответил он.
Этот тон тревожил сильнее любых слов.
– Значит, цель выбрана, – продолжил Пирс. – Уверен в победе?
– Пока рассматривается несколько вариантов.
Ответ прозвучал уклончиво. Платонов явно что-то недоговаривал.
– Без информации встречу устроить не смогу, – жёстко произнёс Пирс.
Таков был негласный торг: за доступ нужно платить – если не деньгами, то откровенностью.
– Сколько собираешься вложить в первую операцию? – спросил он после паузы.
Платонов чуть замер, взгляд его на секунду потускнел, будто внутри шёл быстрый расчёт. Затем прозвучало:
– Примерно три миллиарда.
Воздух в кабинете будто стал плотнее. Пирс не сразу поверил, что расслышал верно. Три миллиарда?
Во время истории с "Эпикурой" фонд "Акула Капитал" оперировал всего полумиллиардом, и то казалось безумной суммой. Если Платонов собирался вложить шесть раз больше… значит, на прицеле гигант.
– Разве не логичнее начинать с компаний помельче? – голос Пирса прозвучал чуть глуше, чем обычно.
Обычно новые активистские фонды начинали с мелких целей: отрабатывали схему, набирали репутацию, укрепляли доверие. Три миллиарда – это был не первый шаг, а прыжок через пропасть.
Но Платонов лишь кивнул:
– Прекрасно понимаю.
Пирс молчал. В голове вертелось одно слово: "Безумец". Это, к сожалению, для него, давно не секрет. Но произнести его вслух казалось бесполезным – предупреждения на таких людей не действуют.
Он лишь тихо вдохнул, чувствуя терпкий аромат кофе и лёгкий гул кондиционера, и отметил про себя: теперь ясно одно – Платонов замахнулся на что-то грандиозное.
Оставалось выяснить, когда именно этот безумный план начнёт движение.