Лица у всех сияли, как после удачного улова – румянец на щеках, глаза искрятся, словно утреннее солнце на росистой траве, и воздух в холле отеля пропитан лёгким возбуждением, смешанным с ароматом свежезаваренного кофе из лобби, где пар клубится, как дым от костра, и ложечки позвякивают о фарфоровые чашки с тихим, уютным звоном.
Особенно Лиллиана казалась отважной путешественницей, что только что распахнула завесу над неизведанным континентом: волосы растрепались от ветра полевых дорог, на коже ещё теплилась пыль калифорнийских трасс, а в голосе звенела нотка восторга, как эхо далекого прибоя, бьющегося о скалы.
– Все инспекции такие? Мне редко выпадала удача поучаствовать в подобном.
Лиллиана трудилась в отделе кадров, где дни тянулись серой лентой бумаг и звонков по телефону – холодному, с лёгким треском в трубке, – так что её присутствие здесь было редкостью, как снежинка в июле, тающая на горячем асфальте.
– Вечно твердят, что это сплошной кошмар, а тут – чистое удовольствие, с искрами в крови.
На её слова команда синхронно качнула головами, как колосья под порывом ветра, – шелест волос и лёгкий шорох воротников, пропитанных потом от дневной жары.
– Удовольствие? Обычно – гора документов, что давит, как осенний листопад на плечи, бесконечный и душный.
– Такая бурная инспекция – раз в год, если повезёт, с привкусом адреналина на языке.
Обычные полевые проверки готовились заранее, с тщательностью, что напоминала плетение сети из паутины: документы, идеально разглаженные, как скатерть на столе, перебирались в поисках крошечных трещин – пятнышка чернил, сдвинутой даты, – под гул ламп дневного света, что жужжали, как потревоженные пчёлы, и запахом пыли из папок, старой и сухой, как пергамент.
А эта – допросная, с напором, как волна, что хлещет по бортам, – была редкостью, вспышкой молнии в пасмурном небе, оставляющей озон в ноздрях и мурашки по коже.
– Это была самая плодотворная инспекция в моей жизни – с хрустом открытий под пальцами.
– А компания – самая хаотичная из всех, что попадались: ни единого порядка, бумаги вразброс, как листья после бури, и пришлось давить, толкать, как таран в ворота, – обычно такого не бывает, всё гладко, как масло по сковороде.
– Но разве не зажигало? Словно сыщики в плащах, с фонариками, что шарят лучами по теням, ловим их на крючок фактов – твёрдых, холодных, как сталь! Этот трепет в груди, как биение барабана в тиши, – незабываемо.
Общая оценка витала в воздухе, тёплая и липкая, как сироп на блинах, – кивки, всплески ладоней, что шлёпают по столу с лёгким хлопком, и смех, что разливается, эхом отражаясь от мраморных стен холла, с привкусом соли от вчерашних эмоций.
Но вот, когда все по очереди раздували щёки рассказами о своих подвигах – голоса переплетались, как нити в гобелене, с хрипотцой от усталости и блеском гордости в глазах, – один из команды повернулся к Сергею Платонову, и в его тоне скользнула тень сомнения, как облачко по синему небу.
– Но… ты же говорил раньше, что инвестиция в компанию Холмс почти на мази? А тут такой бардак… правда пойдёте до конца?
Инвестиция обязана была хлынуть вперёд, как река после дождя, – бурля, с пеной на гребнях и гулом камней под водой.
Главная ставка – суд, где карты лягут ровно, без фальши: чтобы прижать "Теранос" на равных, нужно встать в позу жертвы, не постороннего зеваки, а того, кого обманули в упор, с привкусом горечи на губах и холодом предательства в кулаке.
– Клиентская фирма настроена решительно, как скала под штормом.
Не ложь – слова правдивы, как удар молота по наковальне, с искрами и звоном металла.
Представителем клиентской компании выступал Дэвид, и их номинальный CEO, Дэвид, с лицом, изборождённым морщинами, как старая карта, протолкнёт вложение точно по плану – твёрдым шагом, с хрустом гравия под ботинками.
Услышав ответ, член юридической команды сдвинул брови, оставив складку, тёплую от напряжения, и осторожно подал голос, как пробуя воду пальцем – прохладную, с лёгкой рябью.
– Не хочется каркать, но… не лучше ли уговорить клиента отложить? Не берусь судить, но прятать информацию вот так… это отдаёт чем-то подозрительным, как тень в углу комнаты.
– Фальшивкой?
Лиллиана врезалась в паузу резко, как нож в масло, с блеском в глазах и ноткой стали в голосе, что звенела, как струна гитары.