— Так давайте, давайте сейчас.
— Сейчас я не могу. Я должен получить после умершей тётки больше ста тысяч. А теперь я вам дам в день свадьбы вексель.
— В день свадьбы?
Петропопуло свистнул.
— Когда этот день свадьбы ещё будет! Я вот его не назначу, пока «аржан контан»[12] у меня на ладони не будут. Я вижу, что вы за птица. А вексель мне ваш, — что мне вексель? Вот вексель на Тер-Собакина в суде лежит. Я отдам его вам, когда вы мне заплатите, посмотрю, как вы с него получите. Ещё он с вас ваши три тысячи судом сдерёт. Вы думаете, не передал он вашего векселя третьему лицу? Вы думаете, ваш контр иск будет иметь какое-нибудь значение? Ах, вы прокурор! Мало вы каши ели!
Он вышел, не прощаясь и хлопнув дверью.
— Действовать! Действовать! Действовать! — проговорил Анатолий. — Терять времени нельзя. Надо действовать тотчас же. Нельзя, чтоб его миллионы проплыли мимо.
Он взял извозчика на резине, который до сих пор в Москве называется «лихачом», и помчался к невесте.
«А вдруг не примут?» — с ужасом думал он.
Но его приняли.
Лена вышла к нему в капотике с опухшими от сна глазами. Она оглянулась, быстро обвила его шею руками и поцеловала.
— Твой отец на меня рассердился, — быстрым шёпотом заговорил Анатолий. — Он не только хочет, отложить нашу свадьбу, но даже совсем против неё.
У девушки задрожала нижняя губка.
— Как… Нет, это невозможно, Анатолий, невозможно…
— Можешь ты одеться, выйти тихонько из дома одна и быть ровно через два часа на ярославском вокзале? — спросил он.
— Могу, но зачем?..
— Постой. У тебя нет паспорта, конечно?..
— Есть. У меня заграничный. Я ехала ведь вперёд с братом, и у меня было такое свидетельство… Тебе нужно?
— Чудесно. Давай. Да постой. У тебя есть деньги?
— Нет.
— Совсем нет?
— Совсем. Зачем мне деньги?
— А… брильянты?
— Да. Много.
— Вынеси их сюда. Если спросят, скажи — я взял для ювелира. А с собой ничего не бери.
Через пять минут в огромную пустую залу опять вбежала Лена. Она подала ему несколько коробок. Он мельком взглянул. Там сверкали крупные алмазы.
Он дрожащими руками рассовал футляры по карманам.
— Так помни: через два часа. Иди прямо и садись в некурящий вагон первого класса. Билет уже будет взят.
— Мы что же, совсем едем?
— Нет, на один день. Иначе нам нет спасенья. Будешь?
— С тобой всегда — везде.
Он ещё раз наскоро её поцеловал и быстро спустился с лестницы, боясь одного: не встретиться со стариком.
Когда серый рысак отнёс его от подъезда, он вздохнул с облегчением.
— Точно вор! — проговорил он. — Гадость какая.
Он велел ехать к знакомому ювелиру. Гладко выбритый розовый немец встретил его с улыбкой и, первым долгом, осведомился о здоровье тётушки.
— Не может прийти в себя после смерти сестры, — сообщил Анатолий. — Никого не хочет видеть, — даже меня.
Он снисходительно улыбнулся.
— Боже мой! — с сокрушением заметил почтенный торговец. — Неужели тут?
Он постучал ногтем указательного пальца себе по лбу.
— Что ж делать, стара! — ответил Анатолий и начал вынимать футляры.
— Видите, monsieur Бах, — я женюсь. И мне хотелось бы из этих старых вещей переделать кое-что на более новый фасон…
— О-о! — сказал ювелир, открыв два футляра. — Да, работа старая и грубая, провинциальная. Но камни недурно подобраны.
— Во сколько вы это цените? — осторожно спросил Анатолий.
— Крупные камни не особенной воды. Вообще сказать, что это очень дорого — нельзя. Точно я вам могу сказать завтра.
— Но приблизительно?
Бах сжал губы.
— Тысяч на пятнадцать…
Анатолий вынул всё, что у него было в карманах.
— Вы рассмотрите внимательно все вещи, — сказал он. — Я дня через три заеду, и вы мне скажете, что и как можно переделать.
— Слушаю-с. Позволите дать памятную записочку?
— Зачем? Мы старые знакомые.
— Нет всё-таки. По-русски говорится: в животе Бог волен. Лучше записочку.
Он надел пенсне, написал красивым круглым почерком памятный листок, приложил его к проточной бумаге, свернул, сунул в конверт и подал товарищу прокурора.
— Ну, а вообще все эти вещи сколько стоят? — спросил с небрежностью Анатолий.
Бах опять сжал губы и прищурил глаз, чтоб лучше представить себе общую ценность.
— Ну, тысяч сорок, — сказал он.
Анатолий задушевно пожал руку ювелиру, вышел на улицу и велел ехать домой: он хотел до отхода поезда позавтракать, да вдобавок надо было захватить нужные бумаги.