После обеда Наташа лежала на кровати с какой-то книгой в руках и читала, а Брагин играл со своим сыном в столовой, строя ему на столе из кубиков дом.
- Вот, дом и готов! - говорил он весело, потирая руки. - Принадлежит этот дом, скажем, нашему домовладельцу, Латугину. Здесь три этажа: вот это - первый, это - второй, это - третий этаж. Теперь вообрази, что я нашел десять тысяч рублей... постой! - прервал он самого себя шепотом, прислушиваясь к шуму шагов на лестнице.
Он сразу побледнел и насторожился. Мальчик смотрел на него большими глазами и тоже испуганно прислушивался. Шум скоро стих, и Брагин, успокоившись, продолжал, наполовину понизив голос:
- Вообрази, что я нашел десять тысяч и пришел нанимать в этом доме квартиру, конечно, в бельэтаже... Что? Ты смеёшься? Ты думаешь, что это невозможно, чтобы я нашел десять тысяч рублей? Ха-ха! Ну, брат, скажу я тебе, ты ошибаешься! Все возможно на этом чудесном свете!
- Ты бредишь десятью тысячами, - смеясь, отозвалась из спальни жена: - я уже второй раз слышу от тебя эту цифру!
- Это - моя мания!- ответил Брагин, довольный, что хоть таким образом он может поговорить о мучившей его радости. - Я непременно должен найти десять тысяч рублей!
- Меньше ты не хочешь? - засмеялась жена.
- Ни на копёйку меньше! - с комической серьезностью ответил Брагин.
"Если бы она только знала, что у меня уже лежат в кармане эти десять тысяч!" - Подумал он, сам весь холодея от сознания громадности своего счастья и связанного с ним неодолимого, жуткого страха...
V.
К вечеру этот страх усилился. Брагин каждую минуту ожидал звонка, обыска, прятал деньги, тайком от жены, в комод, переносил их в шкаф, потом в ящик с красками и, наконец, снова положил их в боковой карман своего пиджака. Напряженность ожидания возрастала с каждой минутой, и он вздрагивал и бледнел не только от звуков, доносившихся с лестницы, но и от каждого шороха и стука, производимых в другой комнате женой или ребенком. Казалось, нервы его совершенно обнажились, и каждый звук, касаясь их, производил в них мучительное, невыносимо-болезненное сотрясение. Наконец, он не выдержал, надел пальто и шляпу и ушел из дому, сказав жене, чтобы она не ждала его и в свое время ложилась спать...
Наступали сумерки, и на лестнице было почти темно. Спускаясь вниз по ступеням, Брагин услышал ниже себя торопливые шаги. Кто-то быстро бежал наверх. На второй площадке показался чей-то темный силуэт. Художник едва различил в сумерках фигуру и лицо Карича.
Поравнявшись с ним, Брагин остановился и протянул ему руку. Его поразило то, что Карич был без пальто, без шляпы, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами. Всмотревшись в его лицо, он заметил, что оно бледно. Глаза Карича смотрели на него сквозь очки как-то странно, как будто не узнавая его.
- Что случилось? - спросил художник, пожимая его холодную, мокрую руку: - Почему вы без пальто и так бледны?
Тот слабо улыбнулся, провел рукой по лбу и мокрым волосам и поправив на носу очки, тихо сказал:
- Ничего... глупая история...
И вдруг, наклонившись к уху Брагина, с ужасом в глазах, быстро зашептал:
- Деньги потеряны! Вы понимаете - десять тысяч рублей! Я искал их на лестнице, во дворе, на улице... но разве; можно найти? Они уже давно у кого-нибудь в кармане - десять тысяч! А? Ха-ха!
Брагин отшатнулся от него, инстинктивно положив руку на грудь, где у него, под пальто, в кармане пиджака, лежали деньги. Холодный пот выступил у него на лбу, он почувствовал, что бледнеет и теряет силы.
- Десять тысяч? - с трудом овладевая собой, спросил он, тоже почему-то шепотом.
Карич, по-видимому, заметил его волнение и удивленно вскинул на него глаза. Брагин увидел, что от внимания приятеля не ускользнуло также и его невольное движение рукой, которую он положил себе на грудь. И смутившись, художник сделал вид, что застегивает этой рукой пуговицу пальто и потом тихо опустил ее вниз.
Карич тоже смущенно потупился и молчал, как будто обдумывая что-то. В сумерках его лицо выглядело мертвенно бледным. Брагину показалось, что он исподлобья, поверх очков, подозрительно смотрит на него.
Художник насторожился и притворно-равнодушным тоном проговорил:
- Да... история...
Карич продолжал молчать и не поднимал глаз, как будто ожидая, что он еще скажет. Его молчание поднимало в груди Брагина смутную, тяжелую тревогу.
"Узнал ли он как-нибудь, или только догадывается? - с тоской думал он, не зная, как окончить разговор, чтобы поскорей уйти. Хотелось заставить его сказать что-нибудь, чтобы прервать это тягостное молчание, и, симулируя обыкновенное, обывательское любопытство, художник громко спросил: