– Можно напиться и быть счастливым. И без денег. Но с деньгами ведь всё равно куда больше счастья?
И смеётся. Я морщусь и ухожу с дивана. Мы потом долго не разговариваем. Даже не знаю, может ли его ещё кто-то выносить, кроме меня. Тайскую женщину он к себе в дом не пустит, а все нетайские быстро свихнутся, потому что будут понимать, что он говорит. У нас хотела поселиться его дочь. Она даже прилетала, провела те самые долгие пятнадцать часов в самолёте. К тому времени дядя Женя уже перевёл кучу денег на телефон, и тот навечно повис в чехле на его шее. Он встречал её у двери дома, морщась от настырного солнца. Когда дочь подошла к нему и попыталась обнять, он отстранился. Клочок сахарной ваты – её волосы – вопросительно замер в воздухе, а потом уплыл по направлению к чугунным воротам. Она уехала. С тех пор мы видим её только в компьютере, и мне кажется, до конца жизни она так и останется для него набором цветных пятен на экране.
«Ты опять залезал на крышу, папа? Когда ты позвонишь брату, папа?».
Да, иногда ему кажется, что на одном из растущих вплотную к дому деревьев кто-то сидит. У пальм очень гладкие стволы, но наверху густая, тёмная, что-то наверняка в себе таящая, как плотно набитое дождём грозовое облако, зелень. Кто там сидит? Выходи, я тебя заметил. Ты там, с антенной и аппаратурой, ловишь мой вай-фай, влезаешь в мою домашнюю сетку. Ты подглядел мой пароль в подзорную трубу, а когда я его сменил, запершись в ванной, ты взломал механизм шифрования, потому что ни один из них недостаточно стоек. Я читал, я знаю. Это из-за тебя у меня иногда подтормаживает интернет. Это из-за тебя иногда запинается фильм, который я смотрю с домашнего сервера. Из-за тебя хрустит головкой мой жёсткий диск, когда я с него ничего не копирую. Кто-то лишний в моей сети.
Дядя Женя выдёргивает роутер из розетки, умерщевляя вай-фай, и лезет на крышу с биноклем, чтобы увидеть слезающего с пальмы человека. Берёт ружьё и ходит с ним по пригорку. Одинокая фигурка, будто бы несущая драгоценное яблоко, зажатое где-то внутри, между органом, отвечающим за страх, и органом, отвечающим за осторожность. И если дядя Женя расправит плечи, то яблоко непременно выскользнет и упадёт, укатится, пропадёт, а дядя Женя вернётся в Москву, на Девятую Парковую, где дочь, где курят в подъезде, где пустую бутылку нельзя оставлять на столе и надо отвечать на очень сложные вопросы именно тогда, когда этого страшно не хочется. Например: «Ты наденешь серую майку, или белую, а серую мне постирать?».
– Свобода, – говорит дядя Женя, когда трезвый, – это когда ты предоставлен самому себе. Когда от тебя ничего не требуют окружающие. Деньги – это то, что ты можешь дать окружающим. Вместо себя. Иначе они будут требовать тебя.
Где-то он это вычитал, небось. Не знаю. Я не прочёл ещё ни одной книги, хотя читать я умею. Все книги на полках. Я до полок не достаю. Но и не хочу туда лезть. Наверное, я тоже свободен. Когда я полезу на полку, я вроде как уже буду предоставлен не самому себе, а тому, что заставляет меня лезть на полку, так? Вот дядя Женя лезет на крышу, а я – нет. Один-ноль.
– Тошка, иногда мне кажется, что ты меня презираешь.
Я смотрю на него молча. Дядя Женя смущается и уходит. Со временем он всё меньше разговаривает вслух, будто родная речь стала ему в тягость. Когда ты живёшь за границей, то ничего приятного тебе по-русски не скажут: это либо налоговый агент звонит, либо Тупица из банковской службы техподдержки, либо надоедливый родственник. И дядя Женя кривит рот, пережёвывая плохой английский, как пресную овсянку. Он говорит тайское «коп-кун-кааап» доставщикам пиццы и морщится, когда они в ответ радостно сообщают ему «спосибаа».
– Русские, – говорит дядя Женя, когда ещё только слегка опьянел. – Приезжают в чужую страну со своими добрыми утрами, спокойными ночами, будущим здоровьем, а сами только и делают, что устраивают неспокойные ночи, недобрые утра, и здоровья у них при таком подходе не будет, – говорит он и наливает ещё.
«Папа, ты снова пил?» – спрашивает женщина на мониторе.
«Погода хорошая, Тошке нравится», – улыбается в ответ дядя Женя.
«Нормальный человек отнёс бы все деньги в банк и не переживал бы», – настаивает женщина в мониторе.