— А после того, как старичок умер, тебе снова предстояло вернуться в приют, потому что ты была еще несовершеннолетней, но ты догадалась подделать документы, подала прошение на работу в организацию Сестер Милосердия. Прекрасное решение, ведь в твоем доступе всегда находятся лекарства, не говоря о жаловании.
— Да, все было так! Я не хотела возвращаться туда… — вскрикнула Адерли. — Лучше умереть на Алжирских землях героем Франции, чем сидеть в безопасном приюте.
— Не ври мне! — с укором сказал Леви. — Я, конечно, знаю, что тебя воспитывали, прививая чувство патриотизма, но из твоих уст это звучит слишком фальшиво. Ты — паразит, что пыталась выжить, чтобы потом доказать, что ты была нужна кому-то, хотя бы этому государству. Доказать, что твоя жизнь не бессмысленна, и от тебя зря отвернулись родители. Доказать, что твоя болезнь не была приговором…
— Заткнись! — задыхаясь, то ли от удушающих слез, то ли от начинающегося приступа, Адерли заметалась, пытаясь встать с кровати, на которой сидела до этого момента.
Леви послушно замолчал. Видя ее состояние он, конечно, хотел добиться не совсем этого. Но он все-таки вывел ее на чистую воду, наконец, понимая, кто она на самом деле.
— Почему ты не сказала мне, что больна? — более добродушной интонацией начал Аккерман.
— Я… Я не смогла… Пряталась все время, хоть и знала, что когда-нибудь ты начнешь замечать…
— Ты боялась, что я уйду от тебя? — предположил Леви.
Девушка закивала головой.
— Ты идиотка! — тяжело вздохнув, молодой человек сел рядом с Евой, ласково убрав прядь волос за ухо, смотря в ее темно-синие глаза. Раскрасневшиеся, опухшие, боящиеся разочарования с его стороны. — Ева, единственное, о чем я тебя попрошу, — больше ничего не скрывай от меня. Говори только правду, и я решу все твои проблемы. Обещаю.
Девушка расплакалась, кинувшись в объятия молодого человека, что утешительно перебирал пряди ее темных волос между пальцами. А сам думал об их забавном сходстве — Еванджелина Адерли была таким же паразитом, как и сам Леви Аккерман.
— Сейчас пойдем к тебе, будешь собирать вещи…
— Зачем?
— Ах… За что мне это?! — мысленно обратившись в пустоту, выдохнул бывший капитан. — Переедешь ко мне, чтобы я всегда был рядом, если эта хрень опять начнется…
— Я сама могу это контролировать…
— Ты человеческую речь перестала понимать? — вспылил бывший капитан. — Вижу я, как у тебя это отлично получается. Прости, не горю желанием организовывать твои похороны.
Понимая, что Леви прав, Адерли больше не стала докучать ему своими протестами.
Комментарий к Признательность. Часть 2
Камон, Гайс!
#Чекак? Я жду ваши отзывы
========== В мае 1968-го… ==========
До боли знакомый звон прогремел в небольшом магазинчике, оповещая о зашедшем посетителе, разрывая унылую тишину и шум, изредка переворачивающихся страниц газеты. Ритмичный и выверенный стук каблуков, определенно принадлежащий женщине, приближался к зоне обслуживания, дополнительно разбавляя монотонную симфонию.
— Ты чего такой грустный? — наконец, прозвучал озабоченный женский голос.
— А почему ты рано? — встречный вопрос после короткого кивка на циферблат часов.
— Сегодня был сокращенный день в честь праздника Труда. Поэтому решила заскочить к тебе. Кстати, что хочешь на ужин?
— Я сам приду и приготовлю.
— Да брось ты! Не так уж и плохо у меня получается…
Аккерман промолчал, посмотрев на Еву взглядом, полным скепсиса.
Адерли лишь наигранно-обиженно хмыкнула, а позже вернулась к своему вопросу. Девушка не обиделась на реакцию бывшего капитана лишь потому, что он действительно готовил в разы лучше нее. Ей пришлось это признать после устроенного кулинарного соревнования, где судьями их поединка были чета Черч.
— Фарлан и Изабель укатили в Экс-ле-Бен. У них что-то вроде медового месяца. — вздохнув, Леви продолжил: — Знаешь, без их нескончаемого трепа, здесь стало слишком тихо…
— А я думала, что ты этого терпеть не можешь. Кстати, а не от того ты такой разговорчивый в последнее время? — с ехидным подозрением предположила Ева. — Даже меня просишь рассказать что-нибудь о работе, хотя раньше терпеть этого не мог…
— Я всегда любил поговорить.
— Ну-ну, Леви. Твои основные реплики: «Хм» или «Ага», — пародируя манеру Аккермана, девушка усмехнулась: — совершенно не делают тебя разговорчивым человеком.
— Кстати, Ева…
— Да? — сменив улыбку на более серьезный вид, сконцентрировалась девушка.
— Можешь принести таблетки, что были в последний раз? Они неплохо помогали…
Нога снова стала беспокоить Аккермана, но пойти на консультацию к хирургу его не могли заставить ни уговоры Адерли, ни постоянный вынужденный прием пилюль.
— У тебя разве не осталось? — получив отрицательный кивок, Адерли нахмурилась: — По моим расчетам, должно же быть еще четыре приема… Ты снова принимаешь лекарства, нарушая дозировку?! — догадавшись, озвучила свое предположение девушка.
— Давай без нравоучений. Просто принеси мне их…
Колокольчик громко прозвенел, а в магазин зашла чуть полноватая женщина с маленьким ребенком. Мальчик что-то торопливо говорил, иногда сильнее сжимая ладонь матери, — как Леви понял по содержанию их разговора. Немного покопавшись в памяти, Аккерман вспомнил, что это первый раз, когда постоянная покупательница пришла к нему в магазин с ребенком. Но привлекло внимание бывшего капитана больше то, что находилось в руке мальчишки, — листок, весь изрисованный цветными карандашами. Правый верхний край листа был голубого цвета, а посередине был желтый круг с палочками, опоясывающими его контур. Где-то снизу рисунка виднелся зеленый цвет.
Посмотрев на эти каляки, Леви подумал лишь об одном — спокойствие. Именно это чувство вызвал детский рисунок у бывшего капитана. Для Аккермана оно означало свободу и мир. С самого рождения он не знал этого состояния, когда, так или иначе, приходилось защищаться и бороться за свою жизнь. С самого детства каждый день в трущобах начинался с новых проблем и трудностей, пусть на первых порах с ними разбирался Кенни, но позже Леви пришлось быстро повзрослеть, чтобы начать решать их самому.
Спокойствие никогда не было частью жизни бывшего капитана. Даже в его душе была разруха и беспорядок из чувств, который он долгое время не мог восстановить и расставить по полочкам. Только последние несколько лет он смог освободиться от мысленных оков, терзающих его разум.
Спокойствие — это, в каком состоянии он пребывает сейчас. То, за что он боролся.
— Возьми, — Леви протянул Еве несколько крупных купюр. — Покупай что хочешь, но ужин готовлю я. Ослушаешься — руки оторву!
— Хорошо, — расхохотавшись над уже привычными колкими шуточками, что остались со времен службы, попрощалась Ева.
Девушка, проходя мимо мальчика, улыбнулась ему, из-за чего он сразу переключил все внимание с мамы на Адерли, доверчиво вытянув руку с рисунком, очень громко спрашивая:
— Красиво?
Мать обернулась, шикнув мальчику, но не прекращала подходить к Аккерману, спрашивая о товаре. Ева села на корточки, приняв в руки изрисованный листок, рассматривая полную картину. Пусть это был простой, почти схематичный рисунок, нарисованный детской рукой, но от него веяло наивностью и чистотой, которую могут передать только детские пальцы.
Детские пальцы, не знавшие горечи, войны и отчаяния, не рывшие руками землю, пытаясь пролезть меж тонкими балками, не отбирающие у старшего брата последний кусок хлеба, пока тот спит, чтобы унять голод, не раздирающие кожу на шее из-за нехватки воздуха.
Воспоминания, только что промелькнувшие в голове Адерли, заставили заметно помрачнеть, но вспомнив, что перед ней стоит ребенок, девушка снова стала улыбаться и отвечать на его вопросы.
На вид мать мальчика была старше Леви, не худышка, но умела подчеркивать свои формы, особенно линию декольте. Она частенько повторяла «месье Леви», сладко растягивая по слогам его имя. Женщина постоянно убирала светлые длинные волосы назад, открывая взору глубокий вырез блузы.