Хозяин поморщился: «Не стоит об этом напоминать. С кудесником Ифнессом шутки плохи. Кстати, когда он заберет свою лодку? Она все еще у причала».
Этцвейн широко открыл глаза: «Ифнесс не уехал на лодке?»
«Дверь открыта, смотрите сами — лодка там, где вы ее оставили», — подтвердил хромой трактирщик и с достоинством добавил: «В целости и сохранности, согласно полученным указаниям».
«Превосходно!» — Этцвейн был чрезвычайно доволен. В свое время он внимательно наблюдал за тем, как Ифнесс пользовался приборами управления, и представлял себе, как взойти на борт, не опасаясь удара электрическим током. Он указал на двор: «На привязи стоит быстроходен. Будьте добры, примите его в качестве вознаграждения за труды, вместе с седлом. Мне нужно только перекусить и переночевать. Завтра я отправлюсь дальше в лодке».
«Вы вернете ее Ифнессу?»
«По правде говоря, не имею ни малейшего представления о том, что с ним случилось. Он должен был давным-давно вернуться в Шиллинск и отплыть вниз по течению. Не знаю, жив ли он... Если Ифнесс все же здесь появится и спросит обо мне или о лодке, он будет знать, где меня найти».
Кудесник или нет, Ифнесс был человеком, а значит мог погибнуть. Между Шахфе и Шиллинском путника подстерегали сотни опасностей — чумпы, шайки обезумевших от голода ахульфов, разбойничьи банды, охотники за рабами... Следовало ли отправиться на поиски Ифнесса? Этцвейн глубоко вздохнул. Караз необъятен — зачем пускаться в заведомо безнадежное предприятие?
Хозяин постоялого двора приготовил сытный ужин: фаршированную речную рыбу под терпким зеленым соусом. Отдохнув, Этцвейн вышел к причалу посмотреть на реку в темнеющих лиловых сумерках. Шант и Гарвий были гораздо ближе, чем он надеялся.
Утром он подплыл к лодке на ялике и осторожно нажал на кнопку выключателя системы электрозащиты сухим концом деревянного весла, после чего, еще осторожнее, положил палец на планшир. Ни разрядов, ни фонтанов голубых искр, заставивших трактирщика плюхнуться в реку, не последовало.
Этцвейн привязал ялик к швартову и отчалил. Течение подхватило лодку, поплывшую на север и медленно отдалявшуюся от берега. Этцвейн поднял парус — Шиллинск скоро превратился в горстку игрушечных домиков на призрачносолнечном берегу.
Настало время решающего эксперимента. Этцвейн поднял крышку пульта управления и внимательно рассмотрел правильные ряды кнопок и круглых ручек. Напрягая память, он слегка повернул ручку, обозначенную крохотной непонятной надписью «Азсепзог». Лодка тихо взмыла в воздух, но ее сразу стало относить ветром к крутому берегу. Этцвейн поспешно опустил парус — день выдался спокойный, и столкновения удалось избежать.
Покрутив другие ручки, он быстро разобрался в их назначении. Описав широкую дугу, воздушная ладья полетела на восток, к Шанту.
Под килем проплывали сизые равнины и темно-зеленые болота. Впереди серебрилась река Бобол, за ней — полноводный Юсак.
Ночью Этцвейн достиг восточного побережья Караза — под ним шумел прибой Зеленого океана. На самом берегу мерцали редкие желтые огни какого-то селения. Впереди, в спокойных черных водах, радужными блестками отражались звезды.
Этцвейн сбавил скорость и заснул. Когда он открыл глаза, на юго-востоке в рассветных сумерках уже темнела земля Шанта.
Этцвейн пролетел высоко над кантонами Гитанеск и Фенеск и начал спускаться, когда показалось озеро Суалле. Уже можно было различить башни Гарвия — горсть сверкающих самоцветов. Берега сходились, вдали показались рыбацкие мачты. Этцвейн опустил лодку на воду, поднял парус и, пользуясь попутным ветром, устремился к столице, оставляя за кормой бурлящие струи.
Ветер, однако, скоро стих — лодка тихо скользила по почти зеркальному озеру. Разомлевший в полуденных лучах Этцвейн не видел нужды торопиться, ему даже претила мысль о том, что в какой-то момент придется привязать лодку к пристани и выйти на берег. «В эту минуту наступит конец моим приключениям», — думал он, охваченный странной грустью. Сколько бед он пережил, сколько дней провел в черной тоске! Но он взял от жизни все, что мог, невероятно расширив кругозор и обогатив представления.
Лодка плыла по безмятежным водам, и башни Гарвия уже высились, как гордые часовые в праздничных регалиях. Берег встречал Этцвейна знакомой картиной — среди хмурых портовых зданий и складов он узнал ветхий крытый причал, где Ифнесс прятал свою лодку. Этцвейн круто повернул румпель — вода слегка забурлила. Этцвейн опустил парус, и лодка нежно прикоснулась к причалу.
Крепко привязав швартовы, Этцвейн поднялся по тропе на дорогу и остановил проезжавший дилижанс. Кучер поглядывал на него с подозрением: «Чего тебе? Милостыни от меня не дождешься, сам побираюсь. Дальше, по дороге в город, странноприимный дом — туда и обращайся».
«Я не прошу милостыни, мне нужно в город, — отвечал Этцвейн, забираясь в дилижанс. — Отвезите меня в гостиницу «Фонтеней» на проспекте Галиаса».
«Как насчет оплаты?»
«С собой у меня денег нет, но когда мы приедем в гостиницу, вам заплатят — даю вам слово».
Дилижанс тронулся. Этцвейн пересел поближе к козлам: «Что делается в Гарвии в последнее время? Меня не было в городе несколько месяцев».
«Ничего особенного. Обе палаты, и Зеленая, и Пурпурная, взяли и обложили всех налогами. У них теперь, видите ли, грандиозные планы почище тех, что при Аноме... Без ошейника оно приятнее, конечно, хотя в нашем деле и простудиться недолго — но патриции и кантональные власти хотят, чтобы я за свободу платил. Спрашивается, что лучше: дешевое послушание или разорительная независимость?»
Начинало темнеть. Дилижанс катился по вечерним улицам, казавшимся узкими и причудливо-старомодными, до боли знакомыми и в то же время чужими, неприветливыми. На Кхахеи Гарвий был туманной мечтой — но стеклянный город, вопреки всему, существовал. Здесь, в Гарвии, планета кха представлялась кошмарной абстракцией — но она, тем не менее, существовала. Где-то еще, в пучине космоса, должен был существовать мир, населенный людьми из черных шаров-звездолетов. Но Этцвейн чувствовал, что убедиться своими глазами в реальности этого отдельного существования ему уже не приведется.
Дилижанс остановился перед гостиницей «Фонтеней». Кучер вызывающе смерил Этцвейна глазами: «А теперь будьте добры заплатить».
«Одну минуту!» — Этцвейн зашел в таверну. Владелец заведения расположился за столом, строго, но с одобрением посасывая вино из собственного погреба. Нахмурившись, хозяин воззрился на представшее перед ним привидение в грязных лохмотьях, но быстро узнал Этцвейна. Последовал изумленный возглас: «Надо же! Гастель Этцвейн нарядился нищим! У нас сегодня карнавал?»
«Карнавал не предвидится — я вернулся из поездки, полной неожиданных приключений. Сделайте одолжение, заплатите докучливому кучеру. Кроме того, я срочно нуждаюсь в комнате, ванной, цирюльнике и чистой одежде. Хорошо пообедать тоже не помешает».
«С величайшим удовольствием предоставлю вам все, что пожелаете!» Хозяин щелкнул пальцами: «Эй, Джаред! У нас остановится Гастель Этцвейн — позаботься!» Снова повернувшись к Этцвейну, он спросил заговорщическим тоном: «Угадайте, кто у нас сегодня играет? Придет через полчаса!»
«Друидийн Дайстар?»
«Увы! Нет, не Дайстар. Фролитц и его «Розово-черно-лазурно-глубокозеленая банда»!»
«Рад слышать! — от всего сердца сказал Этцвейн. — Именно Фролитца мне больше всего хотелось повидать».
«Ну так что же, устраивайтесь поудобнее. Чует мое сердце, вечер удастся на славу!»
Этцвейн мылся с остервенением — впервые с тех пор, как он отправился в порт из гостиницы «Фонтеней», ему привелось погрузиться в горячую ванну. Принесли свежее белье и новый костюм. Цирюльник подстриг и побрил его. Что делать с вонючими лохмотьями? Этцвейн хотел было сохранить их как сувенир, но, поразмыслив, выкинул тряпье в мусорный ящик.
Спустившись в зал таверны, он обнаружил Фролитца, оживленно беседовавшего с хозяином гостиницы. Увидев Этцвейна, старый музыкант вскочил и обнял его: «Вернулся, негодник! Где ты пропадал столько времени? Говорят, искал приключений и нашел по заслугам? Вечно тебе не терпится мутить воду где-нибудь у черта на рогах! А теперь, смотри-ка — возмужал и... как бы это сказать? Полон таинственных истин! Какую музыку ты играл и кому?»