— Надеялся… а не спросил, захочу ли я на твою молотилку стать.
— Господь с тобой! Петерис! — взмахнул Пекшан медвежьими лапами. — Не захворал ли? Болезнь запускать нельзя. Болезнь вытравлять надо. Шабры, — кивнул он пушкановцам, — ведите мою лошадь во двор. У меня на бричке бочонок с лекарством. Ты, папаша Спруд, не против?
— С чего бы это мне против быть?
Несколько пар услужливых рук кинулись поднимать крюки на воротах. Земля загудела, колеса скрипнули, и богатый хозяин покатил трехведерный дубовый бочонок:
— Помогите через край поднять!
Бидон, кружку и молоточек — выбить из бочки затычку — Пекшан прихватил из дому, в ивовой корзинке с крышкой оказался круг уже нарезанного и плотно завернутого сыра.
— Отведаем, что бог дал! — Пекшан поднес к губам кружку пенящегося пива. — Ваше здоровье!
— Пей на здоровье!
— Так как же, соседи? — спросил богатый хозяин, когда большая кружка уже пошла по третьему кругу. — Придете завтра молотить помогать? Сами видите, пиво у меня не слабое. Три пуры ячменя солодил. Бутыль белой тоже найдется. Сегодня утром подсвинка заколол. Как скажете?
— Так чего там еще? — Спруд считал, что дела лучше улаживать под крышей, за столом, и пригласил гостя вместе с угощением в избу.
— Правильные слова, — Пекшан ухватился за початый бочонок. — Ну, Петерис, много у тебя еще сил в мослах? Стоит ли тебя на будущий год старшим работником нанимать?
— Не стоит. Не нанимаюсь я.
— Почему это?
— Потому что я батрачить на мироеда больше не стану.
— На мироеда?
— Ну на богатея. — Но бочонок он все же взвалил на плечо.
После такого объяснения разговоры в избе уже так не ладились, как недавно на дворе. Пушкановцы потягивали пиво, заедали его сыром, толковали о приметах ранней и поздней зимы, расспрашивали, с какого поля хлеб Пекшан в этом году собирается молотить сперва, как солому скирдовать будет, но в вопросах и ответах не было живости, обычно возникающей, когда вкушают хорошо выбродивший ячменный напиток. Во всем был виноват Петерис Упениек: втащил в избу бочонок, а сам смылся.
Пиво уже было почти допито, когда на дворе яростно залаял Волк Сперкая.
— Кого там еще несет?
Но не успел Сперкай дойти до порога, как в сени ввалились Волдис Озол, Антон Гайгалниек и полицейский Глемитис.
Оба айзсарга при ружьях.
— Гражданин деревни Пушканы Езуп Тонслав здесь? — спросил Волдис Озол.
— А что надо? — отозвался папаша Тонслав.
— У нас приказ на арест. Как дезертира, уклоняющегося от службы в армии.
— Что-о?
— То есть, господа граждане! — выступил вперед полицейский Глемитис. — Гражданин Езуп Тонслав не явился отбыть обязательную воинскую повинность, так что мы должны задержать его.
— Мы пришли, чтобы Езупа увести, — вмешался Гайкалниек. — Факт! Езуп — преступник!
— Но послушай! — тяжело пошатываясь, Тонслав приблизился к пришедшим за его сыном. — Ну зачем так нехорошо шутить? Из-за Езупа мы, Антон, с тобой в Даугавпилс ездили. Сам уездный начальник велел спокойно домой ехать. А вы вдруг вот как! Ты, Антон, ведь сам слышал!
— Айзсарг Гайкалниек слышал, как начальник отпустил Езупа Тонслава — временно. Чтоб вступил в волостные айзсарги. А Езуп Тонслав вернулся в деревню и начал путаться со всякими подозрительными бродягами. С врагами государства, вроде Викентия Русина и Питера Спруда.
— Антон! — повернулся Юрис Спруд к Антону. — Я научу тебя языком трепать! Шабры, Антон против деревни. Проучить его надо!
— А этого не хочешь? — Антон вскинул винтовку. — Только подойди!
— Спокойно, господа! — Полицейский Глемитис заслонил собой Антона. — Советую вести себя тихо. За бунтарство грозит военный суд. Пускай Езуп Тонслав идет с нами, а вы разойдитесь. Поели, попили, а теперь ступайте с миром! Иначе составлю протокол по случаю противозаконного пивоварения. Думаю, что разрешение уездного начальника вы мне предъявить не сможете…
— Мы о таком разрешении и не слыхали!
— Не слыхали, так теперь услышали, — сурово сказал полицейский. Не позволит же он оспаривать установленные государством порядки.
— Пиво, что мы на этом дворе пили, я варил. — Пекшан встал. — Имею же я право соседей угостить.
— Имеете, господин Пекшан. — В голосе Глемитиса суровости как не бывало. — Почему не имеете? Ведь вы не какой-нибудь темный, безответственный мужичок…
— Не темный? — Пушкановцам был брошен вызов. — Может, скажешь — не чангал?[5]