Деревня
Вступление
Деревня моя навсегда осталась в памяти тихим и спокойным местом. Почти каждое лето своего детства, по крайней мере, значительную часть его, я проводил там, среди деревьев и трав, густых зарослей малины, окружавших дом, крошечный, но уютный. В нем всего-то и было, что две комнаты, сени да веранда, погреб и чердак. Даже в бытность свою маленьким мальчиком лет шести я не считал его большим, в подростковом же возрасте мне там сделалось тесно, а по мере взросления все труднее становилось сносить поездки туда. Каторгой мне представлялось такое лето и мать моя, всецело разделяя это мнение, увозила меня в те дикие места вместе с отцом и бабушкой раз за разом, год за годом, и так - до старшей школы. Впоследствии, возвращаясь в воспоминаниях в те года, я поражался тому, каким невежественным был. Впрочем, на то оно и детство, чтобы ошибаться, а в зрелости - переосмысливаем его и делаем выводы. Я же, будучи человеком склонным к размышлениям и грезам, нашел такое применение тем воспоминаниям, - в запечатлении их на страницах, в преображении моего опыта.
Дорога
Деревня начиналась для меня с долгого пути. Я садился на поезд и проводил последующие несколько часов в окружении старушек и стариков, изредка людей помоложе, едущих куда-то или откуда-то. Время тянулось несправедливо медленно, и я скучал, по мере движения все более, пока и если мне не везло провалиться в сон. И в этом было мое спасение - в липких, как патока, спасительных объятиях Морфея. Они обволакивали меня и захватывали в кокон, а просыпаясь, я перерождался, и груз часов уже не так тяготил, когда до пункта назначения оставалось не больше пары остановок.
Затем был автобус или такси. Автобус помнил я по тесноте и недостатку кислорода, к счастью, был он уже гораздо позже, в последние мои поездки туда, в раннем детстве же, в золотую пору, взрослые мои куда чаще прибегали к услугам знакомого водителя, из числа тех работяг, которые в обильном количестве ожидают у каждого полустанка. Состав их редко когда менялся, от заработков местных мужиков освобождало лишь состояние здоровья, а потому в пути и по приезду туда можно было быть уверенным в том, что знакомый водитель найдется. Все же лучше всего было перезвонить и договориться заранее, так в основном и делали.
Поездом мы приезжали в Носовку - городок в Черниговской области, административный центр. Я помню вокзал: белые перроны, стены розовые и белые, красная черепица, плитка под ногами и тюки вещей, рюкзаки и сумки, то и дело опускающиеся на нее и поднимающиеся. У бабушки, сколько я помню, всегда была с собой тележка, на которую грузили рюкзак или несколько. Она затем катилась по перрону, весело позвякивая о плитку и подпрыгивая на бордюрах, куда бабуля ее затаскивала. Бабушка сама невысокого роста от роду, а ближе к старости еще ниже стала. Впрочем, дед невысокий тоже. В большинство поездок он с нами ездил или приезжал немного позже.
Потом все вещи грузили в машину и неслись по раздолбанным дорогам прямиком в Степные Хутора (так называлась деревня). На машине ехать было куда веселее, иногда пейзажи проносились красочные, поля в основном и неухоженные заросли высокой травы вперемешку с кустами, а по обе стороны от дороги - деревья, но никогда не полноценный лес. Мне ребенком хватало и такого. Машина подвозила нас прямо под двор. Дом был расположен на окраине, а за ним, дальше на север, живым золотом колосилась пшеница.
Прошлое не обошло нас и там. В каком-то смысле все село и было прошлым в наш век больших городов, но я скорее имел в виду Союз и иже с ним. Заброшенное здание омрачало взор среди полей. Серое и угрюмое, лишенное какой-либо эстетики, торчало оно на фоне всей этой благодати, возвышалось над пасторалью призрачным напоминанием былого. Это было нечто чужеродное, - нечто, что по мнению меня - тогда еще маленького мальчика - никак не должно было быть там и в то же время было.
В свои ранние годы я часто сталкивался с несоответствием моих представлений о том, как должно быть, с тем, что на самом деле есть. Позднее это несоответствие сгладилось и как-то даже позабылось, вернее, отошло на второй план. Можно сказать, я, как приемник, первые годы своей жизни настраивался на нужные частоты и ближе к двадцати сумел-таки по-своему настроиться (смириться), с тем, что мир в большинстве своем не таков, каким, я считаю, он должен быть, и все, что могу я как человек, это за редкими исключениями не обращать на те несоответствия внимания, тем самым сгладив и упростив свое пребывание в нем. Это, однако, получалось у меня далеко не всегда даже в более зрелом возрасте, не всегда получается и теперь.
По словам бабушки, в здание том, так напугавшем меня в свое время, хранили ядохимикаты. Возвышалось оно над горизонтом этакими бруском бетона с зияющими отверстиями проемов, всегда черными, как пустующие провалы глазниц черепа, будто по природе своей отторгающими свет. В ветреную пору воздух заносил в ангары пыль с полей, возвращаясь тягостными вздохами, слышными, должно быть, на много гектаров вокруг. Эти вздохи пугали меня до жути, мне представлялось, будто что-то, заточенное внутри, только и ждет возможности вырваться наружу, скомкав пеструю скатерть полей и подминая под себя все то, что шло за ними, весь этот мир, который я так любил и который казался мне тогда таким волшебным. Во многих своих проявлениях не перестал казаться таковым и теперь, по прошествии многих лет с тех времен беззаботного детства.
Деревня
Первое, что встречало меня по прибытию на место, в момент, когда маленький я, с трудом протолкнувшись через сидения, выбирался наружу из тесноты автомобиля, был тот своеобразный, сельский дух, который ни с чем не спутаешь. Букет запахов, далеко не всегда из приятных, но всегда без исключения узнаваемых, а главное - их источник без труда можно было обнаружить, вычленить из общего амбре, отличить от остальных ароматов. Довольно продолжительный период времени запахи и их источники и составляли для меня ту своеобразную атмосферу села, по которой я впоследствии и вспоминал его по возвращению домой. Три сезона из четырех я предвкушал поездку туда, а на четвертый, во второй половине лета, отправлялся. Это не то чтобы было приятно, - как я уже отметил ранее, поездка в деревню была для меня сродни каторге: насильным отлучением от городских благ и друзей, привычного мира и его комфорта. Это, однако, составляло значительную часть моего детства и, стало быть, взросления.
Теперь же, взирая на мир сквозь призму пережитого и усвоенного мною опыта, я склонен рассматривать те времена и события, происходившие тогда, под другим ракурсом, порой совершенно противоположным прежнему - тому, под которым смотрел я на вещи в бытность свою мальчишкой. И все же многие из тех уроков были восприняты и усвоены мною однозначно уже тогда, тем единственным способом, который был и остается мне доступен. С ранних лет преобладающим императивом для меня стала честность и все из честности происходящее. Будучи дрянным, как, полагаю, многие, если не все мальчишки, недостижимым идеалом мне представлялась эта добродетель и с течением времени, по мере постижения мира, все более недостижимой и даже невозможной становилась она в моих представлениях о ней.
Со стыдом прихожу я иногда к тому выводу, что во многом ту золотую пору я сам себе и портил - своей реакцией на поступки близких и своими собственными проступками. К примеру, совсем не редкостью было для меня ослушаться указаний взрослых и отправиться в умопомрачительное путешествие, скажем, сквозь заросли малины, - путешествие, без сомнений увлекательное, но окончившееся для меня укусом осы и последующим распуханием переносицы (укус пришелся именно туда не иначе как в виду того особого дурного везения, свойственного мне иногда по жизни). В том случае я ослеп на некоторое время (непродолжительное), однако, что удивительно, нисколько не испугался. По крайней мере, в моей памяти это не отложилось таким уж скверным происшествием, каким должна бы стать для человека потеря зрения или другого органа чувств. Впрочем, урок я усвоил (боль - хороший учитель, лучшего и не припомню) и в малину больше не лез, зато полез на яблоню, с которой не упал, благополучно спустившись вниз (и не единожды). Я забирался, конечно же, не только на нее, - на все деревья, подходящие по высоте и расположению веток. Но яблоня та, растущая у огорода, или, точнее сказать, под самой изгородью, отмежевывающей огражденную его часть от открытой, была моим излюбленным местом для детских шалостей на протяжении многих лет.