Больше пауков меня пугали только многоножки, но их, к счастью для меня, в деревне не водилось, по крайней мере, за все время пребывания там мне не встретилась ни одна. Насекомые эти куда ближе к низшим насекомым по свойственной им непереносимости сухости воздуха. Им поэтому, за исключением некоторых разновидностей, вроде костянки, тоже широко распространенного вида, обитающего на севере, предпочтительней влажный и теплый тропический климат, хотя и в умеренном климате они широко распространены.
Мой первый опыт общения с представителями данной группы насекомых произошел в возрасте четырех лет и пришелся на переезд моих родителей и меня вместе с ними из бабушкиной квартиры в нашу собственную квартиру, ютившуюся в старенькой пятиэтажной хрущевке. Как говориться, птенцы вылетели из гнезда, а на новом месте их поджидало вдоволь пищи, в том числе и многоногой. Мать моя, как и большинство женщин, ненавидела насекомых куда сильнее нас с отцом, а уж тем более таких отвратительных, как эти. Нам попались так называемые мухоловки - синантропный, как и костянка, вид комнатной многоножки, исключающий по месту жительства наличие тараканов (тут чаще всего одно из двух, хотя у бабушки Вали, - моей второй бабушки по отцу - помниться, водилось и то, и другое, да только из разных клоак выползало). Обитали они у нас в вентиляции, из которой выбирались время от времени в поисках съестного, отбирая корм у пауков (а то и съедая их, если умели добраться, что в общем-то неудивительно, так как бегают мухоловки очень быстро, некоторым паукам еще и фору дать могут в вопросе скорости, впрочем, зачем бы это им понадобилось?). Пауков же мать моя и отец почитали в некотором смысле священными животными, как какие-нибудь язычники, и старались по возможности не трогать, а если и трогать, то не убивать, но выпускать в другое место.
Со следующим видом многоножек я познакомился на отдыхе в Крыму, в Ялте, куда ездил вместе с отцом в возрасте восьми лет. Мы гуляли тогда по ботаническому саду и я, ударив ногой по случайному камню, отбросил его, обнаружив под ним кивсяка, обыкновенного, лесного. Мне свысока показалось тогда, что это червяк, а о родной, домашней мухоловке я и не задумался ни на секунду, так как кивсяки на мухоловок совсем не похожи, ни образом жизни, ни видом. Каково же было мое удивление, когда, потянувшись рукой к червяку (червяков я не боялся до той поры) и прикоснувшись к нему пальцем, чтобы взять, я обнаружил у тонкой темной колбаски лапки и умение быстро ими перебирать. Отвращению моему не было предела: тянулся я, чтобы ощупать необычного червяка, а обнаружил обычного кивсяка, о существовании которого я даже и не подозревал до того момента, хорошо хоть в руку не взял сгоряча. У отца моего была одна фобия с раннего детства, думаю у многих есть похожая, так как у меня она обнаружилась тоже. Суть ее в страхе того, что в рот тебе насильно засунут тряпку. Дело тут даже не в ужасе быть захваченным кем-то в плен или украденным, а в самой отвратительности полотна. С кивсяком тогда приключилась похожая история: единожды попробовав его наощупь (а я все же успел его попробовать) я заработал отвращения не только к этой разновидности многоножек, но и ко всем дождевым червякам, которые на кивсяков не сильно-то и похожи, и только в темноте да по незнанию их можно перепутать.
От южной Ялты теперь вернемся к северному Чернигову, в области которого мои Степные Хутора. Вблизи села плотного древостоя не было, только на восточной стороне полей была высажена линия деревьев, преимущественно тополей, как агрономическое средство, с целью защиты урожая от ветров, характерных для летне-осеннего времени суховеев. Между тем как именно в лесистой местности, где есть дерн, а следственно, и влага по всей продолжительности дня, и водятся двупарноногие (они же кивсяки). Костянки за счет плоских сегментов туловища в периоды отдыха от охоты прячутся под камни и между кирпичами, забираются в щели кладки домов. Прочие дугоногие многоножки предпочитают жизнь и охоту в дикой местности, прячась тоже под камнями, кочками, используя в качестве укрытия оставленные другими, более крупными животными норы, к примеру, норы тех же полевых мышей. Мухоловки в деревенской местности могут водится во все тех же щелях половицы или между досок чердака. Ни одно из этих насекомых мне в мою золотую пору не встречалось. Уж такую-то встречу, можете мне поверить, я бы точно запомнил и тогда описал.
Она была бы к тому же куда более предпочтительной, нежели встреча тех же ос, облюбовавших однажды дровяник в качестве места для своего гнезда. По меньшей мере половину того лета я промучился раздираемый любопытством, желанием посмотреть, как устроено осиное гнездо, и пониманием очевидной опасности этой затеи, что не мешало мне, однако, подбегать к курятнику по несколько раз в день и с расстояния восьми шагов моих детских ножек высматривать столь интересный мне оплот осиной жизни. Одним дровяником эти воры-сладкоежки не ограничились, их непомерные аппетиты и алчность распространились также и на наш чердак, благо, внешнюю его часть, огражденную от дождя крышей и кроной ореха, растущего в полутора метрах от дома. Сразу за тем орехом начинались густые заросли малины, о которых я вам, уважаемый читатель, уже рассказывал в самом начале повествования. Те осы, таким образом, имели все что нужно для спокойной, беззаботной жизни, исключая, должно быть, если только отсутствие людей. Они-то их и побеспокоили, то есть моя родня, устранив потенциальную угрозу. То же гнездо, что в дровянике, до следующего лета не дотянуло по естественным причинам, патоку его сот слизал первый же холод.
У ограды двора Буцанов, на самом его углу, сразу за которым начинались поля, произрастало дерево шелковицы, сладкие, как сахар, ягоды которой я любил, не побоюсь так выразиться, даже больше, чем обожаемую мною черешню или не менее сахарную малину. Но эпизод этот вовсе не о ягодах и моих вкусовых предпочтениях, хотя совсем без сладенького, конечно, не обошлось, но о моих развлечениях и опять-таки о насекомых, в них вовлеченных. Были это на сей раз гусеницы походного шелкопряда, названного так не иначе как за склонность его личиночной стадии к частым переменам места обитания в поисках пищи. Гусениц этих я одно лето повадился собирать, но не для умерщвления, как могли бы вы подумать, начитавшись выше о жестоких экзекуциях, проводимых мною над военнопленными колорадскими жуками. Должен заметить, однако, что те зверства были вынужденными мерами, проводимыми по закону военного времени над паразитами и вредителями, тунеядцами, нигде в хозяйстве непригодными, в случае же с шелкопрядами, - ситуация была иной. Помниться, я возомнил тогда себя великим промышленником, вычитав где-то о том, что в Китае шелкопряды с давних пор разводятся на производстве, кто бы мог подумать, шелка. Там у них в Китае, конечно, в рабочем процессе другие шелкопряды задействованы, но несомненно родственные нашим, походным, пускай и отдаленно, ведь жизненный цикл и тех и других неразрывно связан с плетением паутины.
Суть самого развлечения заключалась, как не трудно догадаться, в том, чтобы по примеру находчивых китайцев точно так же одомашнить и содержать затем шелкопрядов у себя. Специально для этой затеи я отыскал в дровянике небольшой ящик, сколоченный из тонких досок под овощи и фрукты, а в него понаставил баночек, крышечек, понатыкал палочек в проборы между досками ящика и сообщил те меж собою белыми нитями, так что все это вместе с гусеницами образовало этакий блошиный цирк со своими канатоходцами и клоунами, словом, разного рода артистами. С шелковицы нарвал я листьев, которые для гусениц служили лакомством и расположил те таким образом, чтобы у них иногда возникала потребность перемещаться. Изредка запасы пищи пополнял и приносил по необходимости новых шелкопрядов, когда старые сбегали или дохли, что случалось с ними довольно часто. На практике работала моя задумка через раз, но определенные движения гусеницами все-таки производились, так что спустя какое-то время весь ящик оказался покрыт их белой паутиной. Сплести из этого что-либо, ясное дело, не представлялось возможным, однако я к тому и не стремился, меня куда больше занимал сам процесс наблюдения и ухода за фермой, фантазия, нежели реальная польза, иллюзорная, как и сама паутина, выгода от начатого предприятия.