Итак, в один из его приездов отец с улыбкой на лице преподнес мне змея, сине-красного, чудесного. И да, это был сюрприз: я знал, что что-то будет, но не знал наверняка что именно и уж точно не догадывался о том, что этим чем-то окажется в итоге воздушный змей. Во всяком случае в перечне вариантов, которые я перебирал у себя в голове, такой игрушки не было. Сюрпризу я, конечно же, был рад и сразу же опробовал змея у нас во дворе. День на удачу выдался ветреным, как, впрочем, и почти все дни в ту неделю, погода была пасмурной, но не дождливой, а ближе к обеду тучи немного развеялись и землю осветило солнце. В нашем дворе, однако, ветер был не так силен, - слишком много преград для него. Как результат, мне удалось запустить змея, но не высоко, и хотя я был рад даже этому небольшому успеху, отец, не иначе как на радостях от моей бурной реакции на его подарок, пообещал сводить меня на поля, как только освободится от работ на сегодня.
День приезда был для отца разгрузочным, - хлопот по хозяйству оказалось не так много, и после обеда мы с ним, как и было обещано, отправились запускать змея. Это были те самые поля, что начинались сразу же за нашим домом и на которых был расположен столь пугавший меня в детстве склад ядохимикатов. Поля на тот момент уже скосили, подготовив нам площадку для игр. Будто знали наперед, что мой отец приедет и что он привезет с собою в качестве подарка. О времена! Тогда песочницей мне служил весь мир. Я верил, что каждая улыбка, посвященная мне, - искренняя. Наивное дитя, я заботился об искренности улыбок вместо того, чтобы радоваться их наличию.
Весь урожай с полей, еще недавно колосившийся и танцевавший под ласковым гребнем осенних ветров теперь был скошен и собран в скирды. Если бы не солнце, окаймленное белым, безоблачным ореолом святости, зависшее высоко во тьме налитого железом тяжелого неба, как желток среди белка на сковородке, - если бы не его тусклая лампада, то представшая перед нами картина была бы, без сомнений, слишком мрачной и неподходящей для ребенка. Вместо красивых, пышных златых кудрей, земля встретила нас жесткой, неравномерной щетиной, оставшейся после бритья стригущей машинкой комбайна. Словно безутешная мученица, принявшая монашеский постриг из-за смерти своих детей, - такое страшное видение Земли приходит мне на ум теперь, спустя много лет, при вспоминании той картины полей после жнив. Совсем скоро должна была наступить зима ее жизни, золото полей и синева неба смениться белым и черным убранством монашеской рясы, а весной из-под снега вновь возникнет она - обновленная и непорочная, не знавшая разочарований и душевной боли, вечно наивная дева. Трагедии ее жизни суждено повторяться вновь и вновь, и так до скончания дней насущных в повторяющемся цикле перемен или пока не сделает последний шаг нога человека.
На полях для ветра не было препятствий, парус змея вздулся, а нить, связующая его и меня, очень скоро натянулась до предела, как струна. Змей гарцевал на воздушных потоках, подобно жеребцу на скачках. То снижался, то вновь взмывал, и точно так же, вторя его движениям, ослабевала и вновь натягивалась струна, дергалась моя рука, силясь удержать пластмассовую ручку, к которой та крепилась. Мне было пять, и я сжимал ручку крепко, будучи уверен в своих силах, но раз за разом она вырывалась из моих вспотевших ладошек и устремлялась в погоню за змеем. Она тащилась по земле, вздымая пыль с полей и цепляясь за остатки сухих стеблей. Испуганный я спешно гнался за ней, румяный и разгоряченный, отец смеялся, - это была идиллия.
Во многих древних культурах было принято почитать змею, как символ плодородия, - тем более красивой и одухотворенной мне представляется та наша с отцом забава при рассмотрении ее под таким углом. Пускать змея там, где еще недавно колосился урожай. Почитать жизнь на фоне смерти. Уроборос означает вечность, змей над полем, - вечность перемен.
Всего дважды мы с отцом совместно рыбачили, оба раза на отдыхе в Конче-Заспе. В первый раз мы, обогнув озеро, в котором купались отдыхающие, из любопытства вышли через дыру в заборе, высоком, бетонном, на той его стороне обнаружив пруд с одиноким причалом. На следующий день произошел мой первый урок рыбалки. Специально с намерением порыбачить на отдыхе отец перед той поездкой приобрел мне и себе удочки. Моя удочка, синяя, была намного короче его красной. С завистью я косился на нее тогда и помню, как отец обещал мне, что, когда я выросту, он подарит мне свою. Несмотря на мой малый возраст, а мне на тот момент исполнилось девять или десять, причал был слишком узок для нас обоих. Он к тому же был местами прогнившим и никак не мог считаться надежной опорой. Доски причала скрипели, когда я на них наступал, а это, замечу, я - маленький мальчик, - что же до отца, то он всерьез опасался, как бы под его ста килограммами причал посредине не сложился бы вдвое. Впоследствии вышло, однако, не так, но обо всем по порядку.
Из наживки у нас был только хлеб, крючки - самые обыкновенные. Впрочем, и в пруду, не водилось ничего экзотичней карасиков. От хлеба мы отрывали немного материи и, смочив слюной, скатывали ее в шарики. Получившуюся массу нанизывали на крючок, затем забрасывали в воду. Отец учил меня азам, говорил он много и не только о рыбалке, для нас это занятие было также поводом пообщаться. К сожалению, за годы, прошедшие с тех пор, его наставления в этом нелегком ремесле мною почти позабылись, оставшись по большей части невостребованными, так как заядлым рыбаком я так и не стал. Так получилось, что я ни разу не рыбачил с дедом, который любил это дело побольше охоты, в которой также был искусен - это, конечно же, с моей стороны огромное упущение, однако в те годы, когда это было возможно и легко осуществимо, меня занимали совсем другие вещи, а после - стало уже слишком поздно.
В тот день, вернее часть того дня, проведенную вместе с отцом, улов наш был скудным. Справедливости ради отмечу, что порыбачить толком нам удалось меньше часа. Небо было пасмурным все утро и ближе к окончанию рыбалки разразился дождь, проливной, - самый настоящий ливень, он-то и согнал нас с причала. Отец - мой капитан - отдал приказ поворачивать баркас к берегу, что в переводе означает сматывать удочки и поскорее бежать домой. Я был юнгой, жутко неопытным и неловким, таким неловким, что в реальном плавании меня бы скорее скормили акулам, нежели довезли обратно до берега, не говоря уже о втором шансе. Испуганный внезапным ливнем и, как следствие его, спешкой я с горем пополам управился со снастями, а когда пришла пора выдвигаться, сделал неверный шаг и провалился ногой в воду. Я выбрал не ту доску, за что и поплатился. Выругавшись, отец вытащил меня из воды чуть ли не за шкирки, как дрянного котенка, одним резким движением поставив на ноги в безопасное место. Во весь путь домой он молчал угрюмо, предвкушая, видимо, реакцию матери, - за ней, как мне помниться, не заржавело. И мы не заржавели от воды. Потом еще рыбачили, и все те разы были куда успешней этого первого раза, блина, как говориться, вышедшего комом.