Она поднесла руку к шее и дотронулась до того места, которого только что коснулись губы Моци.
– В былые времена, – произнесла она ровным голосом, – Хадид перерезал бы вам горло, если бы увидел, что вы дотронулись до меня хотя бы пальцем…
– В былые времена – да. В былые времена он бы просто кишки из меня выпустил… Он был настоящим мужчиной. Но тени не обладают силой, поэтому я согласен подождать.
Она ничего не ответила и вышла. Даже не поворачивая головы, Моци продолжал стоять у окна, и она знала, что так он демонстрирует ей свое высокомерие. Он давно все решил для себя и был уверен в успехе. Если когда-нибудь он потеряет веру в себя, то будет уничтожен, раздавлен, станет похож на нищего, просящего милостыню на базарной площади…
Спускаясь по лестнице, Мэрион на мгновение задержалась возле двери Хадида. Ей вдруг захотелось войти и узнать, не надо ли ему чего-нибудь, однако она повернулась и пошла дальше.
Что ему может быть надо от нее? Что она может дать ему? А он ей? Моци прав. Хадид стал тенью. Господи, до чего же противно жить, когда рядом с тобою с одной стороны тень, а с другой фанатик!… И какое же это, должно быть, счастье жить простой, обыденной жизнью, знать, что у тебя есть будущее, иметь семью, мужа, свои маленькие заботы и испытывать ни с чем не сравнимую радость от сознания того, что тебя любят.
Наверное, действительно нужно было выйти замуж за соотечественника, подумала она. Того Хадида, которого она некогда любила, больше нет. Но потребность любить жила в ней, и эта потребность, физическая и душевная, теперь поднималась в ней подобно яростной волне.
Она вдруг ощутила жгучую тоску по самым простым вещам…
Ей захотелось, как и много лет назад, когда она была девчонкой и жила в Свиндоне, лежать в постели в собственном домике в каком-нибудь английском городишке и слышать свисток проходящего мимо поезда… Ох уж эти бурные английские ночи, на смену которым приходит день, полный обыденных забот…
Сержант Бенсон занимал небольшую комнату рядом с оружейным складом, такую же чистую и аккуратную, как и он сам.
На стене висели три фотографии в рамках. На одной его родители были запечатлены на пороге своего домика в Камберленде. Одной рукой мать держала за ошейник шотландскую овчарку. На другой на фоне белого песка и синего неба был запечатлен сам сержант, высунувшийся из кабины бронетранспортера. А на третьей довольно невзрачного вида молодая женщина с зонтиком в руках сидела на усыпанном галькой пляже; на обороте стояла надпись «Хильда. Брайтон. 1952». Когда-нибудь сержант Бенсон вернется в Англию и женится на Хильде.
Она была такая же аккуратная, чистенькая и спокойная, как и он сам.
Да, Хильда, конечно, не красавица, думал капрал Марч, сидя в комнате Бенсона и беседуя с ее хозяином. Но может быть, это как раз и хорошо. Сержанту, наверное, не приходится беспокоиться на ее счет, когда он в отлучке, не то что ему, Марчу.
Его девушка работала билетершей в кинотеатре, и он ужасно боялся, как бы чего не вышло. Стоило ему подумать об этом, как его сразу же бросало в жар, а в горле начиналось что-то вроде удушья.
Он спросил:
– А этот майор, что он собой представляет?
Сержант Бенсон проделал в пивной банке пару дырок и наполнил стаканы.
– Не знаю, – задумчиво проговорил он.
– Что, крепкий орешек?
Капрал Марч откинулся на спинку стула и поднял стакан к свету, мигавшему из-за непостоянного напряжения. Проклятое пойло, подумал он, хмуро разглядывая содержимое своего стакана. Он бы сейчас что угодно отдал за пинту настоящего, доброго пива, какое готовят у матушки Джонс, этой добродушной толстушки с большой грудью, даже мешающей ей разливать пиво… Старая добрая матушка Джонс… Дай Бог ей здоровья, ей и всем, кто сейчас уже, должно быть, собрался побузить в «Розе и Короне».
– Не совсем так, как ты говоришь, – сказал сержант. Ему не очень нравился Марч, но он вынужден был мириться с этим, так как тот был к нему ближе всех по званию. Этого долговязого, темноволосого парня с несколько болезненным, как у всех лондонцев, лицом и развязными манерами вполне можно было выносить, если не ожидать от него чего-то большего.
– Знаешь, что я тебе скажу? Нельзя же все время работать…
Ты сам-то…
– Ну ладно, хватит об этом.
Марч улыбнулся. Хоть сержант был спокойнее других, но даже ему нравилось время от времени проводить досуг в деревне. Там у него была знакомая миловидная вдовушка, хотя никто так и не знал, чем они там занимаются: то ли пьют вино и играют в карты, то ли… Марчу было хорошо известно, что собой представляют эти вдовушки, и уж кто-кто, а он понимал, что одним вином и картами дело там не ограничивается.
– Ну ладно, сержант, прости. Мне просто было интересно.
Бенсон допил свое пиво и с чувством проговорил:
– Я знаю, тебе интересно, так что могу рассказать. Ведь это, приятель, волнует не тебя одного. Так вот знай: сплю я только в казарме и нигде больше. И ты давай прекращай шастать в Ардино, особенно теперь, когда у нас появилось столько работы.
– Работа, работа! Вот пускай этот новый офицер и работает!
– Это не его дело. Попробуй-ка обеспечить двадцатичетырехчасовую охрану с таким количеством людей. Сам пойми и объясни остальным. Смотри у меня, чтобы по ночам был в казарме, а про девчонку свою, что живет в Ардино, и думать забудь. С ними вообще лучше не связываться, это каждый знает.
Было бы хорошо, если бы ты это тоже понял.
Марч поднялся и направился к двери. На пороге он остановился и сказал:
– Здешние девчонки ничуть не хуже, чем где-либо еще. А моя Арианна так и вообще всем сто очков вперед даст. – Он произнес эти слова заносчиво, словно хотел убедить в чем-то себя самого. – Я обязательно сделаю для нее что-нибудь.
Бенсон усмехнулся:
– Ну что ж, сделай. Только постарайся, чтобы об этом не узнал этот ее братец с собачьей мордой, Торло. Он ведь без ножа разговаривать вообще не умеет.
Марч сердито прокашлялся, чтобы скрыть внезапно охватившее его чувство тревоги. Сержант не имел в виду ничего конкретного, но он даже не представлял себе, насколько был близок к правде.
Выйдя во двор, Марч немного постоял в ночной тишине и закурил. Со стороны кухни доносились голоса, потом вспыхнул огонек зажженной спички. Солдаты, как обычно в теплые ночи, сидели перед казармами. Ночное небо прорезала падающая звезда, послышались звуки губной гармошки, и постепенно ее неуверенное пиликанье оформилось в «Чи Сара, Сара». Капрал Марч повернулся и зашагал к воротам. В другое время он бы давно уже был за их пределами, далеко отсюда. От крепости до Ардино было четыре мили, на велосипеде он добирался туда за сорок минут. Да, Бенсон, похоже, действительно был прав. Но от Арианны не так-то просто уйти. Разве она отпустит? Конечно, им и раньше случалось испытывать подобные опасения, но в этот раз… Ведь уже прошло больше трех месяцев. Даже Арианна начала беспокоиться, хотя, глядя на нее, ни за что не скажешь, что она слабонервная. Да в конце концов, какого черта!
Нет, надо все-таки наведаться к ней, а то будет себе голову ломать, еще придумает что-нибудь. Только бессмысленно объяснять ей про нового офицера, про усиление караульной службы и про эту чертову киренийскую шайку, что свалилась на их голову. А если взять да просто перестать появляться, она же поднимет шум, и тогда-то уж точно этот ее братец… Правильно сказал Бенсон, что у него собачья морда… Такого надо было придушить еще в колыбели. И как это получилось, что Торло с Арианной родились у одних родителей?!
Чтобы взбодриться, он начал тихонько насвистывать. Все у тебя будет в порядке, старина Марчи. Откупишься от них тушенкой, а если покажется мало, то перед винтовкой и патронами ее братец уж точно не устоит. За мясо и оружие они сделают для тебя что хочешь, а уж к этому добру у тебя всегда есть доступ. Он звякнул связкой ключей, лежавших в кармане, и у него вдруг полегчало на душе.
Берроуз и механик с «Дануна» приходили после обеда выпить и только недавно ушли. В комнате Джона Ричмонда еще стоял густой аромат сигар Берроуза. Джон сидел у окна и писал. Расположенное справа от ворот окно выходило на горный склон, спускавшийся к деревне. Вдалеке в море мерцали огни, среди которых можно было различить огни «Дануна». В комнате назойливо пищал комар. Ночная бабочка, размашисто хлопая крыльями, неуклюже влетела в окно.