Найдя в доме немного съестного, мы прожили там целую неделю. У нас не было выбора: я еще толком не стоял на ногах, а девушка не хотела возвращаться в отряд — никаких иллюзий по поводу войны у нее не осталось. Всю неделю, что мы жили в домике, слышался рев самолетов, грохот разрывающихся снарядов, пулеметные очереди, но ни свои, ни вражеские войска не нашли наше укрытие. Днем, чтобы не попасть под бомбежку, мы перебирались в лес и сидели там до темноты, а ночью возвращались в дом и занимались любовью, я — крича от боли, она — постоянно извиняясь. В те дни мы не испытывали ни страха, ни отчаяния.
Днем, прячась в лесу, мы читали друг другу стихи. «Луна Эмэйшаньских гор, / полумесяц осенний! / В реке Усмиренных Цянов[17] / купаются тени… / От Чистых Ручьев плыву / по дороге к Трем Безднам. / Тоскую… к Юйчжоу / спускаюсь вниз по теченью» [18]. «Дождь холодный слился с рекой, / ночью добрались до У. / На восходе с гостем прощусь, / опустеют чуские горы. / Ты в Лояне друзьям скажи, / если спросят вдруг обо мне: / Его сердце — кусочек льда, / что в кувшине из яшмы лежит»[19]. Такие стихи не срываются с уст, их произносят сердцем; слушают не ушами, а душой.
Однажды на рассвете нас разбудил рев боевого самолета. Он сделал несколько кругов над нами, и мы, решив, что дом будут бомбить, выскочили наружу. В небе на востоке висел серп старого месяца. Было потрясающе красиво. Стоило мне увидеть эту красоту, как рука сама собой легла на плечо девушки, и я сказал: «Если есть на земле справедливость, мы обязательно победим. А когда война закончится, я вернусь за тобой. Мы будем жить в мире, таком же прекрасном, как это небо. И за него я готов умереть». Но она скинула мою руку и ответила, что нет ничего красивого в месяце, висящем над полем боя. А потом она спросила:
— Ты меня любишь?
— Люблю.
— Сильно?
— Больше жизни, — ответил я, чувствуя неудержимое желание прижать ее к себе.
Она отвернулась:
— На войне, где повсюду смерть, жизнь ничего не стоит. Можешь выбросить ее в битве за свою справедливость у какой-нибудь деревеньки, где земля усеяна телами солдат, которых ни одно переливание крови уже не воскресит.
У меня перехватило дыхание. Тогда я понял, что в мире есть вещи, которые не доказать ценой своей жизни. Моей родине требовалась только моя жизнь. Но эта девушка хотела от меня чего-то большего. Я кинулся ей в ноги и взмолился: «Пожалуйста. Обними меня. Пожалуйста».
Никто из моих ровесников не будет уважать мужчину, у которого нет указательного и среднего пальцев на правой руке. Как меня презирали и как издевались из-за этого. Когда меня спрашивали, что случилось с рукой, я рассказывал им ту же историю, что рассказываю сейчас тебе. Только мне не верили и плевали в лицо. Для них я трус, отрезавший себе пальцы, чтобы не идти на войну. И сколько бы я ни рассказывал им о Японо-китайской войне, о гражданской войне, о Корейской войне — все зря. И ты тоже мне не веришь? Думаешь, я отрезал себе пальцы, чтобы меня не призвали на войну? Думай, как хочешь. Моя история все равно пригодится тебе для какого-нибудь рассказа, а в исторических книгах ты ничего подобного не сыщешь. Впрочем, их забудут быстрее, чем через сто лет. Ну, как бы там ни было, давай я закончу свой рассказ.
Больше она не подпускала меня к себе. Звуки битвы постепенно отдалялись на север. Днем, спрятавшись в лесу, мы смотрели, как американские истребители летят на север, а ночью укрывались в доме, где я умолял ее хоть раз обнять меня. Вскоре у нас закончились запасы съестного. Было понятно, что если мы сейчас не вернемся в отряды, то окончательно потеряем своих. Но ни у меня, ни у нее сил идти не было. И чем очевиднее становилось, что нам своих не догнать, тем настойчивее я умолял ее сделать мне больно, довести до крика, до слез. Однажды она крепко сжала мою руку и сказала: «Я никому не смогу рассказать о том, что увидела у Чипхён. Словами это не передать. Словами не передать. Той ночью, когда я отдала восемьсот миллилитров крови, мне вдруг невыносимо захотелось пальцы поотрубать всем мужчинам, чтобы ни один из них больше не мог стрелять. Как мне этого захотелось — словами не передать!»
Я упал перед ней на колени и взмолился: «Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Обними меня хоть раз». Я взмолился всей душой, всем телом. Она приподняла мое лицо за подбородок и посмотрела прямо в глаза: «Сколько бы я ни отдавала крови, мертвых солдат не вернуть к жизни. Но тебе я не дам умереть. Если понадобится переливание крови, я отдам тебе свою до последней капли. Тебе умереть я не дам. Ты справишься?» Я покорно кивнул. Я умолял ее спасти меня. «Пожалуйста, обними меня». Она снова посмотрела мне прямо в глаза. Кажется, только тогда я снова смог дышать.
Сколько времени мы провели в том доме?.. К концу февраля Корейская народная армия и войска китайских добровольцев отступили к 38-й параллели. 7 марта четырнадцать дивизий, три бригады и два полка пяти корпусов американских и южнокорейских марионеточных войск начали одновременное наступление по всей линии фронта. 14 марта северокорейские и китайские войска оставили Сеул, и через два дня город был полностью захвачен 3-й американской дивизией и 1-й дивизией их приспешников. 23 марта наши враги заняли Коян, Ыйчжонбу, Капхён, Чхунчхон. Затем 187-й американский воздушно-десантный полк высадился в Мунсане, отрезав 1-й северокорейской армии путь к отступлению, 10 апреля линия фронта проходила от устья реки Ханган по реке Имджин и до города Янъян по территории, расположенной к северу от 38-й параллели. 12 апреля вражеские войска стали концентрироваться в соседних уездах Чхольвон, Пхёнган и Кымхва.
Я и сам не знаю, сколько мы пролежали в том доме. В любом случае, в нем мы много раз занимались любовью. Кричали от боли. И заливались слезами. Первой сознание потеряла она, потом я. Не знаю, сколько раз вставало и заходило солнце, и сколько раз круглая луна превращалась в месяц. Однажды разведотряд марионеточных войск обнаружил наше укрытие. Они зашли в дом, но увидев наши распростертые тела, решили, что мы давно мертвы, и, заткнув носы, вышли вон. Я не знал, умер ли я, и это мое посмертное видение или мое сознание еще продолжало воспринимать реальную действительность. Я видел пол, залитый кровью. Мы вдвоем лежали в этой крови на полу. У девушки было спокойное, умиротворенное выражение лица.
Только когда нас обнаружил второй поисковый отряд, я понял, что все еще жив, а она уже умерла. Меня подняли, собираясь куда-то унести, но я успел прочитать ей стих: «И нынче, смотря на луну, не могу с ней вестей передать. / Вот бы со светом ее струиться, твой путь освещая! / Гуси летят далеко, но не дальше лунного света. / Рыбы резвятся, ныряют, но лишь рябь на воде поднимают. / Вчера видел сон, как у брега реки отцветают печально деревья. / Как жаль: не вернуться домой до излета весны!»[20]. Я читал стих на китайском, а южнокорейский солдат, не поняв ни слова, ударил меня прикладом по голове, и я потерял сознание. В том доме она влила в меня больше литра своей крови. Так я выжил в битве у деревни Чипхён. Она умерла, а я остался жить.
О, бабочка прилетела. Похоже, к нам придет наконец весна. Уже десять лет я сижу на этом месте и читаю линии жизни людей. Это несложно. Ты видишь бабочку и говоришь, что скоро придет весна. Ты всей душой и всем телом открываешься миру и жадно впитываешь все, что видишь и слышишь. Почему люди верят любой лжи, которую пишут в книгах, но считают выдумкой рассказы других людей? Почему мы слушаем всё, что нам говорят по радио и телевидению, но не понимаем, что и история, и судьба отдельно взятого человека творятся, когда мы всей душой и всем телом откликаемся на то, что происходит вокруг нас здесь и сейчас? Люди, прочувствовавшие историю на личном опыте, говорят: «Словами этого не передать»; а люди, пишущие историю, логическими цепочками увязывают начало и конец события в однобокое, будто бы правдоподобное, повествование. Именно эту историю учат дети в школах, и ее же видят посетители мемориалов. Не ставя под сомнение ни единого слова, люди повторяют, что после битвы у Чипхён северокорейская армия отступила с боем и организованно оставила Сеул. И в книге по истории, которую ты читаешь, наверняка написано то же самое. Когда там пишут, что две армии называли друг друга марионетками и уничтожали друг друга, все безоговорочно верят этому; а когда я рассказываю свою историю, меня обзывают лжецом и плюют мне в лицо. Не прошло и века, а они, веря во всякие россказни, отвешивают мне оплеухи. Особенно те, кто считают себя настоящими мужчинами. Почему? Потому что моя рука — это та правда, которой нет в книгах по истории. Понимаешь теперь? Почему, увидев бабочку, ты сразу начинаешь мечтать о весне? Потому что не бывает весны без бабочек. Расскажи мне историю, но не ту, что вычитал в книге, а ту, что увидел и прочувствовал сам. Пусть твое тело расскажет, что ты видел. Словами не передать. Словами не передать. И говори до тех пор, пока у тебя не вырвется эта фраза. Попробуй рассказать мне самую невероятную историю. А взамен я расскажу тебе, что ты за человек и какая судьба тебя может ждать. Но рассказывай не то, что написано в книгах, а то, что ты сам пережил и прочувствовал всем телом. «Словами не передать. Словами не передать». Расскажи мне историю, которая начиналась бы с этой фразы. Ну же. Ну же!