– Флоон – это не я, Джордж. Его не было там, где был я. Что он тебе наговорил?
Следующие полчаса я ему рассказывал свои новости, а он мне – свои. К моему немалому удивлению и досаде, Флоон рассказал Джорджу чистую правду. Никаких преувеличений, никаких натяжек, чтобы себя обелить. Он ответил на все вопросы, какие Джордж ему задал, а после – вы только представьте! – они вместе пытались разобраться, что со мной происходит и почему.
– Вот это класс! Вы двое сравнивали свои впечатления обо мне?
– Ну да.
– Послушай, Джордж, этот сукин сын Флоон – настоящий гражданин Кейн с пистолетом[107]. Он только что застрелил Джи-Джи, а пса, прежде чем прихлопнуть, каким-то образом превратил в убийцу-людоеда. И ты принимаешь на веру то, что тебе говорит такой человек?
– Я этого не говорил, Фрэнни. Я сказал, что мы беседовали о тебе.
Я так разозлился, что стал целыми пригоршнями выдирать из земли ни в чем не повинную траву и швырять ее в ни в чем не виноватого Чака. Трава была слишком легкой, чтобы долететь до пса, но тот все же проснулся и на всякий случай следил за моими движениями.
– Ну, так просвети меня, к чему же в итоге пришли два таких великих предсказателя?
Из дома послышался телефонный звонок. Джордж сразу же встал и пошел снять трубку. Это было совсем на него не похоже, и я решил, что он просто хотел выиграть время. Вернулся он торопливой походкой, протягивая мне трубку радиотелефона.
– Фрэнни, это Паулина. Магда упала в обморок. Она без сознания.
За те несколько минут, что Джордж вез меня до моего дома, появилась «скорая», которую я вызвал от него, – она ехала нам навстречу с включенной сиреной. Когда обе машины остановились у дома, мне на память пришло слово «оксюморон»[108]. Потому что ситуация являла собой именно это – оксюморон. У меня было бесценное преимущество: я знал, что с моей женой, еще до того, как врач начал щупать ее пульс. Ирония ситуации была еще и в том, что я знал: она обречена. Не спешите, доктор. Помочь ей невозможно – не пройдет и года, как большая, жирная, сочная опухоль мозга отправит ее на тот свет. Джорджу я об этом не говорил. Сказал только, что в глубокой старости, находясь в Вене, был женат на Сьюзен Джиннети. Джордж в свойственной ему манере помолчал, откусил от своего шоколадного батончика и безразличным голосом произнес: «Это интересно».
Мы вчетвером вбежали в дом. Услыхав, как хлопнула дверь, Паулина крикнула, чтобы мы шли в кухню. Там на полу у стола лежала Магда. Паулина подсунула ей под голову диванную подушку и выпрямила ее ноги и руки, так что казалось, будто Магда мирно спит, но в то же время она была похожа на труп. Я сразу наклонился посмотреть, нет ли у нее мышечной скованности, когда конечности выворачиваются внутрь, словно мускулы слишком туго натянуты на кости,– это один из самых тревожных симптомов опухоли мозга.
Фельдшеры опустились на колени и приступили к своим невеселым обязанностям. Я во Вьетнаме служил в медчасти, и мне было понятно, что и зачем они делали. Но смотреть от этого было нисколько не легче. Я с трудом удерживался, чтобы не сказать: «Проверьте рефлекс Бабинского»[109] и «У нее децеребрация?»[110] Но я этого не сделал, потому что они действовали строго по инструкции и никакие советчики им были не нужны. Но я все же не спускал с них глаз.
Зажав ладонью рот, другой рукой Паулина делала мне знаки, чтобы я подошел. Джордж, заметив это, проскользнул за спины фельдшеров – как можно дальше от нас.
– Что случилось, Паулина?
– Мы разговаривали, тут вдруг у нее глаза вроде как закатились, и она соскользнула со стула. Словно решила разыграть какую-то дурацкую шутку. Последние две недели у мамы болела голова, Она от тебя скрывала, чтобы зря не беспокоить.
Уверен, она не ожидала от меня такой реакции. Готова была к тому, что я рассержусь – мол, как вы могли мне не сказать об этих головных болях, – но я только кивнул и уставился на носки своих туфель.
– Я этого не заметил, но вдруг ты помнишь за ней какие-либо странности? Может, она раздражалась или еще что-нибудь, ни с того ни с сего?…
Фельдшер приподнял ей веко, посветил в глаза маленьким фонариком и сказал:
– Никакой мышечной скованности, но реакция зрачка неправильная.
Я больше не мог молчать. Смысла не было.
– Проверяйте симптомы опухоли мозга.– Оба вскинули на меня головы. – У нее в последнее время были проблемы со зрением и сильные головные боли.
– Она мне ничего не говорила о проблемах со зрением, Фрэнни,– возразила Паулина.
Я сжал ее ладонь, чтобы она помолчала.
– Вам известны эти симптомы, шеф Маккейб?
– Я служил в санчасти. Уколите ее булавкой – проверьте реакцию на боль.
Один из парней покосился на своего напарника.
– Бог ты мой, я никогда еще не имел дела с опухолью мозга!
Паулина подошла ко мне вплотную. Я чувствовал аромат ее дыхания.
– Фрэнни, ты правда думаешь, что у мамы опухоль мозга?
Солгать девчушке? Сказать правду?
– Не знаю, детка. Но хочу, чтобы они на всякий случай проверили. Давай подождем, что скажут эти ребята. С такими делами лучше перестраховаться. Пусть все проверят.
Я передвинул Паулину, чтобы она стояла передо мной, и крепко-крепко прижал ее к себе. Она была в напряжении, и ее немного трясло. Я чувствовал жуткое бессилие, и мне было ее ужасно жаль. Как бы я хотел ничего не знать о состоянии ее матери!
– Мама. Ох, мама! – простонала она.
И тут впервые за всю мою жизнь сердце у меня в груди начало биться как-то не так. Ощущение было жутковатое. Сердце вдруг стало подниматься вверх, пока я его не почувствовал у самого горла. И там оно забилось – тяжело и с перебоями. Кровь прилила к щекам. Я дотронулся до одной из них, и пальцы мои ощутили лед. Сердце у меня бешено колотилось, занимая всю верхнюю часть груди. Оно стучало быстро, быстро, быстро, потом вроде останавливалось, снова набирало темп… Оно сбилось с нормального ритма, оно вело себя, как хотело, дергалось туда-сюда, как машина, которую на полной скорости припарковывают задом.
Продолжая обнимать Паулину, я опустил руку от лица и прижал к груди. Мне казалось, я чувствую биение сердца, удар за ударом. Было в этом что-то завораживающе, странное и пугающее.
– Фрэнни, что это с тобой? – Джордж внимательно смотрел на меня.
– Похоже, приступ аритмии. Ничего удивительного при таком стрессе.
– Ты о чем, Фрэнни? С тобой что-то не так? – В голосе Паулины послышался страх – а что, если и я грохнусь без чувств?
– Сердце забилось слишком быстро. Ничего страшного. Не беспокойся.
– Хотите, я вас проверю? – спросил один из парней, в руках у него был аппарат для измерения давления.
Я отрицательно мотнул головой.
Магду положили на носилки и опутали трубками переносной капельницы. Паулина беспрестанно спрашивала, что это они делают, и кто, как не она, имел право это знать. Я объяснял ей значение всех манипуляций, стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно и доверительно. Это возымело действие, она в конце концов немного расслабилась и перестала каждые несколько секунд нервно облизывать губы.
– Здесь нам больше делать нечего. Поедете с нами в больницу?
– Паулина, хочешь ехать с мамой? А меня подвезет Джордж.
Я подумал, неплохо бы остаться наедине с Джорджем пусть хоть на десять минут и обсудить ситуацию. Примерно за столько можно добраться от нашего дома до городской больницы.
Она снова напряглась как струна.
– Нет! Я не поеду в «скорой»! Я не хочу, Фрэнни. Пожалуйста, позволь мне сесть к Джорджу. Пожалуйста!
От этой ее внезапной истерики все мы слегка опешили. На дипломатические ухищрения времени не было, и я схватил ее за плечи и встряхнул:
– Прекрати! Все в порядке, детка. Не хочешь в «скорую» – не надо. Поедешь с Джорджем, а я сяду к ним и буду рядом с мамой. Успокойся, ладно? Все будет в порядке.
Пока я произносил эту речь, она смотрела в пол и беспрестанно кивала, как будто вместо шеи у нее была пружина.
107
108
109
110