— Вот наш земляк, славный мессер Панталоне — добряк, болтун и простофиля! Ну разве он не похож на настоящего венецианца? — сказал синьор Гоцци и поправил на нем бархатную шапочку.
— А вот веселый и беспечный Арлекин, родом из Бергамо. Он остроумен и глуп, прилежен и ленив, неуклюж и ловок! А как он чудесно пляшет! — Синьор Гоцци потрогал другого человечка в узком костюмчику из пестрых лоскутков и дернул нитку. Тот выбросил вперед тонкую, гибкую ножку и помахал ею, как настоящий плясун.
Тут были еще: неаполитанец Тарталья с маленьким, вздернутым носом, ученый Доктор из Болоньи с длинным и скучным лицом, усатый Капитан с багровыми щеками, Коломбина в шелковом платьице и много других кукол.
— Смотри внимательней, мальчик, смотри и запомни их навсегда, — сказал синьор Гоцци. — В этих веселых героях воплотились добродетели и пороки нашего народа. Они созданы для смеха и шуток над нашим глупым, плутоватым и все же прекрасным миром!
Мне очень понравился черный Мавр в белом плаще. У него были большие глаза с яркими белками и крупные красные губы. Невольно я провел пальцами по его личику.
— Что ты делаешь? — крикнул синьор Гоцци.
Я отдернул руку. Верно, кукол нельзя трогать! Сейчас хозяин рассердится и прогонит меня прочь! А я не ушел бы отсюда никогда в жизни!
— Отвечай же! — синьор Гоцци топнул ногой.
— Я только, потрогал его личико, ваша милость… — робко сказал я. — Мне хотелось бы вырезать такого Мавра, я хотел запомнить, как сделан у него, нос…
— Вы слышите, Джузеппе? — заорал синьор Гоцци. — Он хотел запомнить, как сделан у него нос! У этого мальчишки врожденное чувство формы в пальцах! Недаром его потянуло к вашему лучшему произведению — к головке Мавра. Вы будете ослом, вы будете старым ослом, Джузеппе, если не возьмете мальчишку к себе в ученики и не сделаете его резчиком кукол! Кто, наконец, унаследует ваше искусство?
Джузеппе посмеивался, поглядывая то на него, то на меня.
— Я и сам подумал об этом, синьор. Мальчуган способный. Но ведь лишний рот — целый воз забот. Мне самому бывает нечего есть, и если бы не ваши переплеты…
— Пустяки! — сказал синьор Гоцци. — Вы ленитесь вырезать простых грубых кукол для бродячих кукольников. Это — ваша воля. Но научите этому мальчишку — он прокормит и себя и вас.
— А согласятся ли его родители?
— У меня нет родителей! — крикнул я во весь голос. — Возьмите меня к себе, ваша милость, возьмите меня к себе! Я буду вам прислуживать, буду подметать пол, носить воду, варить обед! Я буду делать все, что вы прикажете!
— Вот видите, Джузеппе! — сказал синьор Гоцци.
Джузеппе задумчиво поскреб себе подбородок и пристально поглядел на меня. Я испугался — сейчас он спросит, где я живу… Они узнают, что я приемыш тетки Теренции, и отошлют меня обратно на рынок… Нет, я ничего, им не скажу. Пусть думают, что у меня нет хозяйки, что я выпрашиваю милостыню и живу где-нибудь под мостом. Ведь назвал же меня синьор Гоцци «уличным бродяжкой»!
Дядя Джузеппе, наверное, стал бы меня расспрашивать, но тут послышался стук. В дверь просунулась курчавая голова, и грубый голос спросил:
— Дядя Джузеппе, готов у вас Пульчинелла? Мне пора начинать представление.
— Пульчинелла готов. Входите, Мариано.
В каморку вошел неаполитанец в зеленой куртке с позументом. Серебряная серьга болталась у него в ухе, новые сапоги скрипели. Взяв Пульчинеллу, он причмокнул губами:
— Вот это кукла!
Он бережно завернул куклу в красный платок.
— Приходите, синьоры, я не начну представления без вас! — пробормотал он и вышел за дверь.
Мариано унес Пульчинеллу. Как бы мне хотелось поглядеть на него в балагане! Возьмет ли меня дядя Джузеппе с собой на представление? Ведь за вход в балаган нужно платить, а у меня нет ни гроша.