— Готово! — крикнул Мариано. — На тропу!
Щипцы куда-то провалились… Меня бросило в жар… Я схватил Труффальдина и зубами изо всех сил стиснул проволочное колечко. Голова стала на место. Труффальдин будто усмехнулся, откачнувшись к стене.
Тут скрипка заиграла знакомый веселый марш. Я влез на тропу. Когда играет музыка, ничего не страшно. Держа наготове кукол, мы с Паскуале невольно подпевали скрипке. Марш кончился, Пьетро потянул веревку занавеса, — толпа зашумела и засмеялась. Ее дыхание заколебало огни свечей. Я видел перед собой только освещенный пол сцены, маленькое кресло, в котором сидел больной Тарталья, и стоявшего возле него короля в бумажной короне.
Молчаливая жена Мариано дергала короля за спинную нитку, заставив его поднять ручки к деревянному лицу. Казалось, король рыдает.
— О сын мой Тарталья! О сын мой! Ты умрешь, и старость моя пройдет безутешная! — басил Мариано.
— Пусти, чорт! — Пьетро толкнул меня локтем и вывел на сцену Панталоне в черном бархатном плаще. Король жаловался, Панталоне его утешал и придумывал, как бы рассмешить Тарталью.
— Созовем народ на празднество! — сказал король, и они оба медленно ушли за кулисы, топая деревянными ножками. А Тарталья остался в кресле, грустно повесив головку.
Я сбросил мешок, покрывавший двух кукол. Тяжело дыша, Паскуале поставил их за кулисы, и мы взяли ваги. Зрители знали, что сейчас выйдут министр Леандр и красавица Клариче и станут сговариваться, как бы им погубить Тарталью.
Но Паскуале, бледный, закусив губу, вывел на сцену толстого, краснорожего аббата в лиловых чулках, а я вытащил ему навстречу длинную, худую старуху с черными сережками, как две капли воды похожую на Барбару.
Они стали ссориться. Аббат требовал, чтобы Барбара подала ему на обед вареного осетра, жареную индюшку и сладкий пирог с яблоками. А Барбара уверяла его, что он не дал ей денег на расходы. Без денег она приготовила ему на обед только жареного паука, вареный крысиный хвост и двух мух под блошиным соусом.
Говор пошел по балагану, потом — смех, потом — хохот. Зрители узнали аббата Молинари и его сварливую кухарку. Скупость аббата была известна всем в городе.
Паскуале старался говорить тягучим голосом, как аббат, а я говорил глухо, как из бочки, подражая Барбаре. Аббат размахивал ручками.
— Ты меня грабишь, ты меня разоряешь, ты сведешь меня в могилу, проклятая старуха! — кричал он. — Пускай черти в аду припекут тебя за твое мотовство!
— Это вас припекут черти! — голосила Барбара. — Вы людей морите голодом, а сами обжираетесь, как боров!
— Вот, именно, боров! — громко сказал кто-то в балагане и тотчас же раздались крики: — Ишь, какой жирный! Угости его пауком, Барбара! Это известный скряга! Ай да кукольники!
Аббат и Барбара принялись драться и наскакивать друг на друга. Хохот стал громче.
Вдруг маленький Тарталья, похожий на Паскуале, поднял светлую головку и сказал:
— Вот дураки! Труффальдин, прогони их ко всем чертям!
Тут на сцену выскочил Труффальдин с дубинкой в руках и отщелкал аббата и Барбару по головам. Отмахиваясь от его ударов и громко ревя, они проковыляли за кулисы.
Уже Барбара и аббат висели на гвоздиках за тропой. Уже Труффальдин ходил на руках, чтобы рассмешить Тарталью. Уже Лиза выводила на сцену фею Моргану, — зрители еще шумели и кричали так, что со сцены не было слышно ни слова.
Мариано опустил занавес.
Еле дыша, я слез с тропы. Усталый Паскуале утирал пот с лица. Синьор Гоцци подошел к нам, весело смеясь.
— Молодцы мальчики! Вот так и нужно развлекать зрителей нежданными шутками! Что же вы не радуетесь, Мариано? Завтра вся Венеция придет в ваш балаган смотреть на разоблаченного скрягу — аббата Молинари!
— А если меня заберет полиция за насмешки над его преподобием? — Мариано толкнул ногой ящик с куклами, отшвырнул в сторону молоток и, обернувшись к нам, сказал: — Посмейте только, чертенята, вывести этих кукол еще раз — я вам шеи сверну!
— Какие глупости! Никто вас не тронет, Мариано! — крикнул ему вслед синьор Гоцци. — Неужели в Венеции даже смеяться нельзя свободно?
— Боюсь, что нельзя, синьор! — ответил дядя Джузеппе и подошел к нам.
— Да как же вы посмели, скверные мальчишки, вывести этих кукол, не сказав мне ни слова?
Я охнул. Никогда еще я не видел дядю Джузеппе таким сердитым. Глаза у него сверкали и седые волосы торчали дыбом на голове.