Мне хотелось смеяться, кричать, прыгать козлом. Люди толпились у лавок, суетились, размахивали руками. Никто не знал, что я вырезал Пульчинеллу, ни у кого из них не было такой чудесной игрушки!
Я посасывал порезанный палец, не ощущая боли. Вкус крови даже казался мне приятным. Тетка Теренция отняла у меня ножик, но это не беда. Я достану себе ножик — выпрошу у кого-нибудь, или куплю, или украду! Я еще вырежу Пульчинелле круглые, веселые глазки!
Мы прошли переулками на узкий канал, сжатый с двух сторон высокими домами. Видно, здесь жили богатые господа. На балконах висели красивые, пестрые ковры, тяжелые резные двери выходили на каменные крыльца. Мы поднялись на горбатый мостик.
В это время к одному крыльцу с каменными львами по сторонам подплыла гондола. Гондольер стал крепить причал к расшатанному столбу с золоченой короной на верхушке. На крылечко вышел старый лакей на согнутых худых ногах и помог выйти из гондолы толстому, короткому человечку в черной сутане и лиловых чулках.
— Господин аббат приехал! — пробормотала старуха и ускорила шаги.
Мы чуть ли не бегом спустились с мостика, свернули в переулок и вошли во двор. Что это был за двор! Грязный, вонючий, заваленный мусором, покрытый помойными лужами, окруженный сырыми, облупленными стенами!
Старуха подобрала юбки и быстро зашагала к дому. Прямо против ворот было каменное крылечко с неровными, замшелыми ступеньками. Дубовая дверь висела криво на одной петле. Перед ней сидел какой-то бледный мальчишка, держа в руке старый сапог.
— Ступай на кухню, Паскуале! Господин аббат приехал! — крикнула старуха, проходя мимо. Мальчишка высунул ей вслед язык и не двинулся с места.
Мы прошли в угол двора к низенькой дощатой дверце. Старуха сердито толкнула ее плечом. На меня пахнуло плесенью. Здесь была подвальная кухня, сырая и темная. Низкое окошко, пробитое в стене, почти на уровне земли, пропускало мало света. В полумраке я едва разглядел стол, заваленный грязной посудой, большую печь под закопченным колпаком и помятые оловянные миски на полках.
— Ленивый чертенок! Опять ничего не прибрал! — заворчала старуха, выкладывая рыбу на стол. — Пойдешь мимо, скажи ему, чтоб тотчас же шел на кухню, а то плохо ему придется!
Тут за дверью, ведущей внутрь дома, зашаркали шаги и дребезжащий голос сказал:
— Барбара, господин аббат тебя зовет!
— Иду! — откликнулась Барбара. Она сунула мне в руки пустую корзину и выпроводила за дверь.
Выйдя на двор, я зажмурился от дневного света.
Мальчишка все еще сидел на крылечке, вертя в руках старый сапог. Никогда я еще не видел такой бледной рожицы и таких светлых волос. Даже брови и ресницы были у него светлые, как солома. Острый нос и узенький рот делали его похожим на цыпленка. Я подошел к нему. Он скорчил рожу и пропищал:
— Ну что, попало тебе от Барбары?
— Нет, не попало. А тебе уж наверное попадет. Ступай скорее на кухню, она тебя зовет!
Мальчишка только свистнул и опять занялся сапогом.
Рядом с ним на ступеньке лежали стоптанные маленькие башмаки.
— Говорю тебе, ступай на кухню!
— Успею, — сказал мальчишка, и лицо у него стало скучное, как у старика. — Она теперь наверх пошла к господину аббату. А он ее ругает за каждый грош, который она истратила на рынке. И целый час будет еще ругать.
— Он что — скупой?
— Кто? Аббат? — Мальчишка опять свистнул. — Настоящий скряга! Сам обжирается — и кур жрет, и индюшек, и пироги, и апельсины… Как только не лопнет! — Мальчишка проглотил слюну. — А нас голодом морит. Барбара хитрая — припрячет корки и косточки и ест их ночью. И старого Гвидо угощает. А мне они ничего не дают. Не буду я им прислуживать!
Он нагнулся над сапогом. Тут я увидел у него в руке ножик. Это был старый ножик с выщербленной ручкой, с почти сточенным лезвием, но, как видно, он был острый. Таким ножом я мог бы вырезать глазки Пульчинелле!
Мальчишка просунул нож между каблуком и подошвой сапога и старался отодрать каблук, но каблук не поддавался.
— Погоди! — Я придержал подошву. — Ну, теперь отдирай!
Он рванул ножик, подошва заскрипела, и каблук отвалился на ступеньку. Из него торчали ржавые гвоздики.
Мальчишка радостно подхватил его.
— Зачем тебе это? — удивился я.
— Не скажу! — Он засмеялся и замотал головой.
— Ну, дай мне твой ножик. Не надолго. Я кое-что вырежу.
Он спрятал нож за спину.
— Что вырежешь?
— Пульчинеллу! — сказал я. — Я уже вырезал ему нос. Теперь нужно сделать глазки.