Когда она спустилась в ресторан, там никого не было, — все уже успели позавтракать, и только за одним, самым дальним, столиком сидел ее режиссер. Робея, она подошла к нему.
— Здравствуйте, Леонид Владимирович. — И нет на щеках ямочек, потому что улыбаться совсем ни к чему. Стыд! Ужас! Проспала.
Но режиссер был приветлив. В фиолетовой куртке с молниями, он курил трубку и с удовольствием оглядывал Катюшу, ее удлиненные тушью глаза, в меру тронутые самой модной помадой тугие губы.
— Это я постучал, — сказал он.
— Извините, я не знала, что так рано встают...
— Иначе нельзя. Съемки далеко, больше часа езды.
— А где же все? — окидывая пустой зал встревоженным взглядом, спросила Катя. — Неужели уехали?
— Ровно в семь.
— А как же я?
— Мы поедем в «газике».
— Ой, мне так неудобно...
— Ерунда! Я вот заказал «чижи-пыжи».
— А что это?
— Попробуй.
На горячей сковородке была яичница с мелкими кусочками жареного мяса.
— Вкусно, — сказала Катя.
— Это здесь единственное без перца. Ты не торопись, мы успеем.
— А где съемки?
— В горах. Тебе надо потеплее одеться. Возьми в кладовой валенки, полушубок и шапку.
— Там будет так холодно?
— Да. Мы будем в снегах.
И вот она в снегах, в тех самых, которые торжественно и строго лежали на вершинах, жесткие, спрессованные вечным холодом, и в руках у нее дощечка и планка, и на дощечке четко номер очередного кадра.
Начали! — подал команду режиссер.
И тут же Катя хлопнула планкой о дощечку, — вот откуда «хлопушечка», — и с горы в ту же минуту сорвался лыжник, и оператор включил кинокамеру и стал его снимать. И сразу же второй оператор стал снимать другого лыжника, мчащегося по крутому склону. Сначала они были маленькие-маленькие и, казалось, мчались по прямой, но чем становились ближе, тем яснее было видно, как они обходили острые выступы скал, наклоняя тело то в одну, то в другую сторону, и как это было рискованно, и Катя следила за ними, и вскрикнула, когда один из них, мелькая лыжами, покатился, вздымая телом целую тучу снежной пыли. И тут его настиг второй лыжник. Она думала, что первый упал нечаянно, но оказалось, что так и надо. Это были трюкачи-дублеры. Настоящие же актеры грелись у костра, потому что далеко не каждый актер может стоять на лыжах. Да и незачем рисковать его жизнью, когда есть слаломисты — мастера спорта.
Потом Катя еще хлопала планкой о дощечку, потому что снимали дубль, потом еще, когда уже снимали актеров крупным планом, потом опять трюкачей. Все это было очень интересно, и она не заметила, как снега стали розовыми и потянуло вечерним холодом. И тут операторы закричали пиротехнику, чтобы он зажег шашку, и пиротехник зажег, и по снежному склону потек волнами дым. В фильме из него должна была получиться поземка. На этом съемочный день кончился.
— Зайдешь ко мне после ужина, — сказал режиссер Кате, садясь в «газик».
— Хорошо, — ответила Катя, не понимая, почему он так строго сказал ей, и пошла к автобусу.
После ужина она пришла к нему. Он был в легкой цветастой бобочке, свежепобритый, но морщины привычно и грубо рубили его чуть одутловатое, серое лицо.
— Проходи, проходи, — приветливо сказал он и усадил ее за круглый столик, на котором были вино и фрукты. — Ну как, понравилось тебе сегодня?
— Да, — улыбнулась Катя, и в придачу две ямочки и густота лесных ресниц.
— Ну, если понравилось, тогда надо это отметить. Как-никак твой первый съемочный день. Я рад, что тебе понравилось! Пьем!
Катя, стесняясь, взяла рюмку и чуть отпила.
— Нет-нет, всю, всю, до дна! — весело закричал Леонид Владимирович. — Вот так надо! — и показал, как надо, опрокинув рюмку в широко раскрытый рот. — Ну! — И это прозвучало как требование.
— Я так не могу...
— Ну, не так, но надо.
— Зачем?
— То есть как — зачем? Ты какие-то странные задаешь вопросы. Тебе сколько лет?
— Девятнадцать.
— Ну вот, больше чем совершеннолетняя. Ну-ну! — поощрительно улыбнулся он.
— Если вы так настаиваете...
И Катя выпила. Неудобно же обижать человека, который для нее сделал так много хорошего.
— Вот и молодец! — весело сказал он. — А теперь надо непременно попробовать сухого. Я пью только гурджаани, это вино настоящее. Ну-ка! — Он протянул ей полный фужер вина. Оно золотилось в свете настенного плафона. — Такое вино сразу не пьют, его смакуют глоточками. Но в конечном счете выпить его надо до дна.
Катя отпила немного.
— Я считаю, тебе повезло, что ты меня встретила. Не сразу, но я передам тебе много из своего опыта,
— Я вам так благодарна...
Он прошел к двери и закрыл ее на ключ.