— Спасибо, дядя. Пойду я...
— Ну что ж, ладно. Ты вот что, — говорю ему, — ты приезжай завтра в Цхалтубо.
— А зачем?
— В гости. Денег я на автобус дам. Санаторий «Шахтер». Комната сто седьмая. Как приедешь, так сразу заходи. Только не позднее семи, так что-нибудь часов в пять. Ты бывал в Цхалтубо?
— Нет.
— Ну, найдешь. «Шахтер» недалеко от автобусной станции.
На всякий случай дал ему денег в оба конца, — мало ли что, вдруг разминемся, хотя этого не должно было случиться.
— Приедешь?
— Ладно.
На другой день жду его. После обеда в комнате у себя сижу. Пять прошло, а его нет. Шесть стукнуло. Нет его. И ругаю уже себя, — надо бы сразу забрать с собой... Пришли товарищи по комнате, с которыми жил. Поставил им вина на прощанье. Выпили. А его все нет. Вот уже и к семи идет. Пора на автобус. Пошел. Провожают меня. Нет его. Вышел к автобусу. Гляжу, бежит ко мне.
— Где ж ты пропадал?
— А меня не пускали. Я уже давно тут.
— Ну, коли так, поехали. Садись в автобус.
Он юркнул, и там. Едем.
— А куда вы?
— На вокзал. Уезжаю я, — и тут же, не дав ему опомниться, — и тебя с собой забираю. Нечего тебе тут слоняться.
Он зыркнул на меня глазенками, — что-то и радостное в них, и настороженное. И так это неуверенно:
— А где вы живете?
— В Ленинграде. Где же еще!
— А чего я буду делать у вас?
— Чудак человек, — засмеялся я, — да разве я тебя беру к себе, чтобы ты чего делал у нас? Я сам работник. Будешь у нас жить как сын родной. Оденем тебя как подобает быть. В школу пойдешь. Ну, а после школы видно будет, чего делать. Может, на завод ко мне, а то и в институт.
Молчит. Думает. Ну и ладно. Пускай думает.
Приехали к вокзалу. Взял я чемодан да авоську с фруктами. Идем к поезду.
— Давайте помогу.
Дал ему авоську. Тащит, старается. На перроне светло, как днем. Пассажиров немного.
— Ну, так как, — спрашиваю, — едешь или нет? Если едешь, то надо билет покупать. Если нет, то оставайся тут, дуй на рынок. Воровать научишься, водку пить.
— Я с вами хочу... Как сын хочу.
Глянул я на него, а у него глаза темные стали, широкие. А может, у меня потемнело, как он сказал — «сыном хочу». А тут уж и совсем дожало меня: «Возьмите, говорит, папа».
Ах ты, парень ты мой хороший! Папой называть хочет. Соскучился без родителей. Я к кассе скорей. Есть ли билеты-то? А вдруг нет? Есть! Купил, правда не в свой вагон, в свой не было. К нему бегу, — времени-то мало осталось. Стоит он возле чемодана и авоськи, и так это осанисто поглядывает на всех, кто проходит мимо. Сразу видно — отца ждет.
— Получай билет!
Взял он его и так улыбнулся, так поглядел на меня, что я не выдержал, стал сморкаться. Фу ты, думаю, вот ведь какая она, жизнь! Все кажется ладным, пока тебя не касается. Думаешь, как ты живешь, так и все живут, а чуть вглядишься — сколько еще всякого неблагополучия. Ну что бы стоило не приехать в Кутаиси, или хотя бы и приехал, а он куда-либо отлучился, и поди знай, как у него сложилась бы жизнь. А тут, на вот тебе, со мной едет. Теперь уже не пропадет. Как-никак, а по прямой дорожке направлю его. Это уж я сделаю. Да и жена поможет.
— Звать-то тебя как?
— Толя.
— Ну, пошли, Толя, на поезд!
Сели мы с ним в разные вагоны. Не успел я разместиться, а он тут как тут.
— Папа, постель мне брать, или так проваляюсь на полке?
— Зачем же валяться, бери.
Дал ему деньги. Гляжу на него, и даже не по себе стало, до того он плохо одет. Раскрыл чемодан, достал рубашку. Но куда она ему. Утонет. Таких, как его шея, три в мой ворот войдет. Ладно, свитер оказался. Отдал ему. Куртка была из толстой материи, я все в ней на процедуры ходил. Вроде пиджака ему пришлась. На ногах носки рваные, грязные. Носки дал. Ну, полотенце, мыло. Отправил в уборную.
— А что снимешь, выбрось!
— И рубашку выбросить?
— Бросай!
Убежал он, а соседи на меня с любопытством глядят.
— Что ж это, сын ваш? — спрашивает один, лысый такой.
Ну что ему ответить? Да и зачем? Любопытствует из пустого, сразу видно. Промолчал я. Тогда соседка — она напротив меня разместилась в купе — тоже интересуется:
— Почему же он у вас в таком виде?
Вижу, все равно не отмолчаться. Рассказал.
— Ой, смотрите не раскайтесь, — сказала соседка — как-никак, а он уже испорченный. Получше присматривайте, особенно первое время. А то и ограбить может.
Ушел я. Не терплю таких людей. Сами палец о палец не ударят, чтобы помочь человеку, а вот чтобы смуту внести в душу того, кто отзывчив, на это их хватает. Стою у окна. Курю. Думаю. Радуюсь, что мальчонку подобрал. Не стеснит он нас. Квартира хотя и малогабаритная, но двухкомнатная. Сын был. Женился. Ушел к жениной родне. Вот его место и займет мальчонка... Вдруг кто-то тихонько в спину — толк. Оглянулся, Толя стоит. Умытый, причесанный, в свитере и куртке. Глаза блестят. Улыбается... Уж больно хорошая у него улыбка оказалась, мягкая, доверчивая.