— Намекни, — внутри похолодело, не смотря на только что разлившийся по жилам «спиртовый» пожар.
— Легко! Точно такая же проблема, причем, в то же самое время, стояла в 1941 году перед немцами. Куда девать миллионы (!) советских военнопленных? Попытаться их срочно перестрелять — опасно, а кормить зимой громадные толпы дармоедов — нечем. Если кацетники поймут, что их ждет, вероятен массовый бунт взрослых, прилично обученных воевать мужиков, с непредсказуемым для Рейха эффектом. Вспомнила? Что там вышло?
— Немцы постепенно снижали выдачу продовольствия, пока не опустили её ниже физиологической нормы. К тому моменту, когда пленные наконец осознали, что их хладнокровно морят голодом — силы уже иссякли… Никакого активного сопротивления не было. Смертельно истощенные люди просто не пережили зиму, — м-мда!
— Хочешь спорить? — не хочу верить, он издевается… — Давай, сравним нормы выдачи продовольственного пайка узников концлагерей с ленинградской блокадной пайкой… Ах, да, ты же ученая! Давай, сравним рецепт немецкого «остен-брот» с составом того хлебушка, которым в 41-м потчевали блокадников. Найдешь отличия?
— Но, почему? — предположим, что это — правда. Жуть! Да за такие сравнения в Ленингр… да и в Питере…
— Потому, что было принято решение — «Город не сдавать!» — Владимир припер меня к стенке, — «Священный символ», видите ли. Каждому — своё… Мои прадеды, 300 лет, таскали по степи ржавый трофейный «будильник», — выбрал таки момент припомнить мне презрительную мину во время осмотра «часов из Азова», — твои — померли за не менее виртуальную блажь другого сорта. А кто-то, таким образом, укрепил собственную власть. Власть — всегда убивает. Странно было бы не перенять у противника такую полезную и уже проверенную в деле технологию как «сокращение избытка населения»…
— А как же тогда «Музей обороны Ленинграда»? Разве случившееся не было великим подвигом? — смешок.
— Галчонок, ну, пожалуйста, потерпи ещё. Правда — очень горькое лекарство. Особенно — с непривычки.
— Какая такая, правда?! — сейчас я его точно ударю…
— Ты же сама недавно признавала, что сказать населению города правду осенью 1941 года было нельзя. Умолчание и ложь — вынужденные меры, повышавшие боеготовность… А избыток недовольных — её ослаблял… Попробуй согласиться: сообщать военнопленным, что Рейху угрожает сам факт их существования и проблему вот-вот решат радикально, немцам не следовало по сходной причине. То и другое — трагедия, а не победа. Хотя делалось ради победы. Гордиться нечем… Люди — слепо доверились власти, а та их, по своей надобности — сочла полезным умертвить… Это — тебе наука!
— Значит, решение не создавать с той стороны «дыры» запас продовольствия — для нас смертельно опасно?
— Дошло, наконец! — Володя нервно потер ладони, — Хуже! Это — буквально смертный приговор. Как в Блокаду… Бежать некуда, жрать нечего, урезать пайки и делить эти крошки поровну — нет смысла. Один черт — на всех не хватит. Несколько сотен современных горожан, посреди сибирской тайги, на подножном корму… Не смешно. Большей части придется помереть… Осталось выбрать — кому?
— А кто-то после будет красоваться с правительственными наградами «за проявленный героизм»… — как мерзко…
— Не без того, — покладисто согласился мой оппонент, — в довесок, служебный рост и прибавка жалования. Возможно — мировая слава.
— А правду — никому не скажут. Более того, тоже откроют специальный музей для пропаганды — «Так было надо!»
— Знаешь, — поменял Владимир тему разговора, — Я думаю, музей будет лишним… Имеются прецеденты… Вождь и учитель не зря, уже в 1949 году, «Музей обороны Ленинграда» первый раз прихлопнул. Не по чину, наглым холуям гордиться и похваляться тем, чего нормальные люди должны стыдиться и скрывать… Скромнее следовало быть товарищам. Тем более, что порученную работу они выполнили на редкость топорно. Грязно. Без выдумки… Ведь уже тогда имелись технологии массового производства искусственной пищи, из совершенно несъедобного сырья? И начальству их предлагали?
— Да… В самой Германии, до самого конца Второй Мировой войны, голода не было. В отличие от времен Первой Мировой…
— Немцы учли собственный печальный опыт и вовсю фабриковали суррогатные продукты питания?
— Да, — странно, только что со мной спорил, а теперь перехватил инициативу и повторяет мои же доводы… — получилось, как с искусственным бензином. Дороже, хуже, но есть можно.