— Была, — признался Артем.
— А теперь?
— Теперь ты.
Катерина вертела за талию бокал на столе. Поинтересовалась:
— Ты какого года?
— Шестидесятого.
— Я в том году во второй класс ходила. Ужасное было время.
— Тебе, значит, тридцать семь? Никак не дашь! — по-простому восхитился Артем.
— Ты все-таки сявый.
— А что я сказал? Я тебе комплимент сделал!
— Ты — не дурак, Тема, ты — дурачок, — Катерина, наконец, рассмеялась. — Знаешь, что такое настоящий комплимент? Будучи полной неправдой, комплимент должен быть прост, как правда. Чем грубее он, тем выше ценится. Он начинается с отрицания дамочкиного признания: Вы меня обманываете! Этого не может быть! Никогда не поверю! И сразу же: Ты — моложе меня. Вот правда!
— Так стыдно, — сказал Артем.
— Кому? — удивилась Катерина.
— Как кому? Тебе. Такое вранье слышать.
— А кто тебе сказал, что вранье слушать стыдно?
— Ты меня запутала, Катя, — признался Артем.
— Как же ты, простая душа, в бандиты попал?
— Я — не бандит.
— Да знаю, знаю я: ты — наемник.
Артем безнадежно махнул рукой, встал, подошел к магнитофонному столику. Копался в пленках. Выбирая. Зазвучало пугачевское «Пригласите даму танцевать». Он подошел к Катерине, склонил голову.
— Это Пугачева просит, чтобы ее пригласили. А я никогда не прошу. Запомни это, Тема.
— Разреши, пожалуйста, мне пригласить тебя на танец, — торжественно попросил он.
— Разрешаю, — соблаговолила она согласиться, и они пошли танцевать.
Пугачева жалостно и лукаво пела, а они еле заметно, но очень точно по ритму двигались под это пенье. Он держал ее за талию, он смотрел в ее глаза.
— Объявилась на мою беду, — шепотом сказал он.
— Почему на беду? — тихо спросила она.
— Я боюсь тебя.
— Я страшная?
— Ты прекрасная.
Они замолчали и еще немного потанцевали. Пока музыка не кончилась. Уселись, и она предложила:
— А сейчас коньячку, — он мгновенно наполнил рюмки, а она спросила вдруг: — То, что ты сейчас сказал — результат моих уроков?
— Нет. Ты учила меня врать. А я сказал, что чувствую. За тебя, Катя, — он залпом хватанул рюмку, с треском поставил ее на столик, не закусывая, выдохнул шумно и уточнил за что пил: — За женщину, которую я встретил впервые в жизни.
— Ну, что ж, выпьем, — решила Катерина и выпила тоже. Закусила сыром, пожевала. — Эффект монополии, Тема. Лучше меня нет никого только потому, что я одна.
— Ты и есть — одна. Другой такой нет.
— Есть, Тема, есть! И имя им — легион. Длинноногие, мордашки свежие, титьки твердые… Молодые, стервы!..
— Я не собираюсь сравнивать.
— А ты сравни.
— Где и с кем?
— В любом кабаке их как собак нерезанных.
Он грустно смотрел на нее. Она догадалась, что он понял ее желание вырваться отсюда хоть куда.
— Значит, в кабак хочешь, Катя?
— Ага, — подтвердила она.
— Будет тебе кабак.
Он протянул руку и помог ей пролезть в щель. Через соседний двор вышли в переулок. Здесь светлее было: горели кое-какие фонари.
— Не боишься, что сбегу? — полюбопытствовала Катерина.
— От меня не убежишь.
— А если закричу?
— Здесь твой крик никто не услышит.
— Я буду орать громко и долго.
— Тогда придется отключить, — объяснил Артем и для убедительности показал ей короткую резиновую дубинку, которую извлек из внутреннего кармана куртки. — Но ты же в кабак собралась — не бежать?
— Именно так, мой благородный рыцарь.
— Тогда поехали, — пригласил Артем и открыл дверцу серого «жигуленка».
— Машина-то чья? Твоя? — спросила Катерина, усаживаясь.
— Дежурная, — неопределенно ответил он.
Кабак этот существовал на перекрестке старомосковских улиц — узких, зеленых и тихих. Артем загнал «жигуленок» под густые деревья, вылез, открыл дверцу с Катиной стороны.
— Прошу.
— Спасибо, — она вылезла и огляделась. — А я в этом заведении еще не была.
— Его совсем недавно открыли.
— Кто?
— Мы.
— Кто это — мы?
— Наш профсоюз, — уточнил он и взял ее под руку.
— Значит, кричать здесь вообще бесполезно?
— Даже опасно.
И они вошли в помещение, где кричать опасно. Кабак, как всякий кооперативный кабак: с потугами на интим, роскошь и западный стиль. Загончики-полукабинеты, разновысокость пола, торшеры, настольные лампы — нижний свет, что-то вращается, где-то тихо музычка журчит, народец малоподвижно прожигает жизнь.