Но она встречала. Только один полковник милиции мог позволить себе находиться на улице и в аэропорте в полной полковничьей форме, но без головного убора — полковник Болошева. Не было на ней ни фуражки, ни пилотки, ни форменного берета. Попадавшиеся на ее пути менты видели в изумлении над полковничьими погонами не кокарду на красном околыше, а породистую небольшую голову, причесанную очень хорошим парикмахером. И если бы не погоны, полковника принимали бы в сшитой на заказ форме за стюардессу международных линий.
Наблюдая за ней (она их еще не заметила в толпе прилетевших), Смирнов в который раз удивился, как молодо выглядела его жена, которая была моложе всего на шесть лет. Он в голове быстренько приставил себя к ней. Картиночка: легкая, стремительная и изящная молодая хорошенькая женщина, к которой в толпе люди, не сомневаясь, обращались со словами «девушка», и ненужно крупный, ненужно тяжелый мрачный барбос с жесткими морщинами на солдатском лице.
— Саня! Роман! — звонко крикнула полковник-девушка, подбежала, обняла барбоса и прижалась нежной щекой к солдатским морщинам. Потом легко покинула Смирнова и поцеловала Романа в армянскую небритость.
— Брехуны несчастные! — и похоже передразнила мужа: — «Не знаю, честное слово, не знаю, когда прилетим. Скорее всего в середине дня, пташка!» А пташка все ваши фокусы знает!
— Ты что, всю ночь здесь торчала? — недовольно спросил Смирнов.
— Неласков, — констатировала Лида. — Ромка, он там мне изменял?
— Да вроде не очень! — как бы подумав, ответил Казарян.
— Слава тебе Господи! А я-то, я-то напереживалась.
Они вышли на площадь перед аэропортом. Перед тем, как направиться к стоянке такси, Смирнов, подхалимски заглянув в глаза Роману, тоскливо попросил еще раз:
— Может, все-таки позвонишь, Рома?
— Нет, совсем спятил! — возмутился Казарян. — Без пятнадцати шесть утра! Кто же звонит в такую рань в приличный дом?
— Ну уж и приличный! — не согласился Смирнов.
— Тогда тем более, — окончательно прекратил дискуссию Казарян.
Толпа жаждущих уехать пассажиров, длиннющая колонна таксомоторов, кучка водителей, вольно беседующих на отвлеченные темы, — вот она, стоянка. И еще диспетчер с палкой, уговаривающий как пассажиров, так и водителей. Полковник Болошева не стала обращаться к диспетчеру, она сразу направилась в клуб любознательных водителей. Диспетчер, увидев милицейские полковничьи погоны, по собственной инициативе побежал за ней.
— Что-нибудь случилось? — мелодичным голосом спросила полковник Болошева у слегка опешивших водил.
— Ничего не случилось, — опасливо ответил, судя по всему, самый главный бандит на колесах и почему-то застегнул молнию на кожаной куртке.
— Тогда я удивлена, граждане таксисты, — она достала из кармана изящную заграничную записную книжку с притороченным к ней золотым шариковым пером и предложила главному: — Попрошу ваши документы, товарищ шофер.
— Это еще почему? — возмущенно прорыдал главный.
— Если ничего не случилось, — терпеливо объяснила Лидия, — то пассажиры должны ехать, а таксисты их везти. Я наблюдаю нечто противоположное, — и уже с металлом в голосе: — Я просила наши документы, гражданин.
— У них просто перекур на пять минут, — вступился за шоферов диспетчер (кормился из их рук). — Они немного отдохнули и поедут. А вас я отправлю сейчас же.
— Мы — в конце очереди. Когда очередь пододвинется, двинемся и мы. Документы, документы, гражданин.
Главный, бешено раздувая ноздри, извлек из кожанки права. Незаметно подошедший Смирнов заглянул через ее плечо на фотографию в документе, а уже затем обратил внимание на оригинал и, вздохнув предварительно, укорил:
— Ну что мне с тобой делать, Петряков? Только что отсидел и опять за свое не так, так эдак. Вся местная таксистская хевра под тобой ходит, а?
Главный, наконец, узнал матерого волчару из МУРа.
— Я не понимаю, о чем это вы, Александр Иванович? — дурачком прикинулся мгновенно.
— Зато я понимаю, — сказал Смирнов. — Нас повезешь, когда очередь подойдет.
Ровно через семь минут они сели в таксомотор Петрякова. Когда тронулись, Смирнов со знанием дела поинтересовался:
— В основном денежных пиджаков с Севера пасете, Петряков?
— Ну уж вы и скажете! — полувозразил шофер.
— Ладно. Ты мне пока не интересен. Крути, Гаврила.
Гаврила крутил, а они, втроем сидя на заднем сиденье, тихо говорили о том, что надо было знать Лиде. Она, как приложила ладони к щекам в начала рассказа, так и сидела до его конца. Милиционер-то, милиционер, но — женщина. Впечатлительная. Помолчали. Смирнов спросил: