— Где? — спросила она. Он кивнул на дальнюю дверь. Катерина вернулась в спальню, забрала свои шмотки и прошла в ванную.
Посмотрелась в зеркало, скорчила себе рожу — одну, другую, третью — провела ладонями по лицу, разглаживая только ей видимые морщины, и сбросила халат.
…Она явилась в гостиную стремительно, на ходу спросив обо всем:
— Ну?
— Свежа и прелестна, как майская роза, — отметил мужчина, добавив, правда, справедливости ради: — Несмотря на года.
Она никак не отреагировала ни на комплимент, на на скрытое хамство, уселась в кресло напротив, закинула — исключительно по привычке — ногу на ногу и повторила всеобъемлющий вопрос:
— Ну?
— Выпить хочешь? — вопросом предложил мужчина.
— По утрам не пью.
— Откуда знаешь, что сейчас утро?
— По себе.
— Ну, а я… — и, не окончив фразы, мужчина, сложив язык валиком, оглушительно свистнул. В гостиной тотчас возник бывший раненый. Без ссадин и шрамов. Просто тридцатилетний плейбой. — Артем, распорядись, будь добр, выпить чего-нибудь. Джину с тоником, что ли…
— Не по адресу, Александр. Для этого у тебя холуй, — тихо сказал Александр.
— Ну, а ты, не в службу, а в дружбу, сказать ему можешь? — попросил Александр.
— Не в службу, а в дружбу — могу, — ответил Артем и вышел.
— Петушок, — высказалась про Артема Катерина.
Холуй (и по виду холуй) вкатил стеклянный столик на колесиках и удалился. Александр плеснул в стакан джина, разбавил тоником.
— Ну? — в третий раз повторила Катерина. Александр хлебнул слегка и ответил:
— Не дурочка, чай. Ты же, увидев меня, там, в ванной, все просчитала. О чем мне тебе рассказывать?
— Тогда зачем сейчас приперся сюда?
— Сказать тебе, что все в порядке. Валентину, чтобы он не очень сильно переживал, я еще вчера позвонил. Да и посмотреть на тебя хотелось. Лет пять, наверное, не виделись, а? Время, как выяснилось, тебе только на пользу, Кэт.
— Бог ты мой, пять лет прошло, а ты все такой же!
— А зачем мне меняться?
— Такой же показушник, такой же дешевый актеришка. Взрослеть надо, Сандро!
Александр захохотал, отхохотавшись, допил что в стакане и поднялся. И хохотал фальшиво, и допивал без удовольствия. Но бодрился:
— Не скучай, крошка. Выпить, закусить, музыку послушать, видак посмотреть — здесь все есть.
…Черт-те что, в другом доме, что ли? Александр спускался по взъерошенной, как после землетрясения, лестнице без перил.
Вышел в нежилой перекопанный двор, отодвинул тайную доску и оказался во дворе жилом. Через арку проник в переулок, там огляделся. Переулок был словно после бомбежки: в ямах, в кучах земли, с домами без стекол. Старомосковский переулок, как старомосковский переулок, годами ждущий капитального ремонта. Александр кинул взор и на дом, из которого вышел. Взор на свой дом. Небольшой, крепенький, с фундаментально заложенными кирпичом окнами. Александр уселся в черную «Волгу» и поехал.
Солидный офис всепозволяющего государственного размаха. Александр шагал по надраенному коридорному паркету, на ходу изучая дверные таблички с именами. Искомая дверь обнаружилась в обширной нише, которая полагалась большим начальникам. Не на табличке даже, прямо-таки на вывеске, золотом по черному было выведено: «Каленов В. Ф.».
Секретарша, подняв голову, улыбнулась вопросительно.
— Моя фамилия Старов. Я договаривался о приеме.
— Да, да… — подтвердила секретарша, оторвалась от компьютера и кинулась в кабинет — докладывать. Тотчас вернулась: — Валентин Феликсович ждет вас.
Валентин Феликсович ждал, сидя за большим письменным столом. Ждал, но на встречу не поднялся. Александр молча пересек кабинет и уселся за перпендикулярный к письменному стол для заседаний. На ближайший к Валентину Феликсовичу стул. Поздоровался приветливо:
— Здравствуйте, Валентин Феликсович.
Валентин молчал, разглядывая Александра. Помолчав, произнес:
— Так вот ты какой, Сандро.
— Обращайтесь ко мне на Вы, Валентин Феликсович. И по имени-отчеству: Александр Георгиевич. Так будет полезней для вас.
— А для вас?
— А для меня удобней.
— Ну, раз удобней, что ж… Излагайте, Александр Георгиевич.
Александр положил изящную папочку, с которой пришел, на стол перед собой, начал было ее расстегивать, но задержался, чтобы сообщить:
— Устал я, Валентин Феликсович. Очень устал. На покой пора.
— Ну что вы, Александр Георгиевич, вы еще так молоды… — не было в голосе Валентина издевки. Лишь непонятная, малозаметная и легко корябающая интонация. Интонация, не более. Александр поднял от папочки глаза, посмотрел на Валентина. Тот ответил чистым взглядом. Александр вздохнул, пожурчал застежкой-молнией, извлек из папочки пакет, а из пакета — две фотографии. Протянул их Валентину.