В свой окуляр Измайлов видел шесть человек, и вдруг поймал себя на мысли, что сейчас ему предстоит сделать страшный по своей сути выбор — кто первый ляжет. Никогда раньше такие мысли его не посещали — обычно при стрельбе по бумажным мишеням нет нужды на месте принимать решение какую цель бить первой — просто работаешь по заранее составленному плану и не заморачиваешься подобными раздумьями. Но здесь, сейчас, нужно было подобрать для первого выстрела самую удобную цель. Самую удобную, с точки зрения снайпера. И не только удобную из тактических соображений, но и удобную из соображений моральных, нравственных…
Саня водил стволом от одного боевика к другому, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Ощущениям, которые ему еще не приходилось переживать — в нём росло чувство полного превосходства над теми, кого он видел сейчас в прицеле. Саня подумал, что первый убитый им боевик обязательно должен быть самым противным и отталкивающим на вид, самым мерзким и страшным — ровно таким, какими обычно показывают их в новостях, в момент, когда они режут головы своим жертвам. «Первый» должен быть предельно мерзким для того, чтобы в памяти снайпера он запомнился именно выродком рода человеческого, таким, которого потом не будешь вспоминать в накатывающей волне жуткого ужаса длинными ночами напролет…
Этот? Саня подвел угольник прицела в переносицу боевика, увешанного пулеметными лентами не хуже революционного матроса. Всё вроде есть — борода, звериный оскал, злой прищур глаз… что заставило его взять в руки оружие, сломать мирную жизнь, какая была в этой стране еще несколько лет назад? Сколько он принёс горя на эту землю? Сколько еще принесёт?
Или этот? Измайлов посмотрел в лицо другого боевика, стоящего рядом с первым, что-то с ним обсуждающим. Всклокоченная борода, темные очки, модная арафатка… на плече висит американская автоматическая винтовка. А сколько беды принёс этот боевик? Сколько он еще будет творить зло на этой земле? Сколько еще прольёт чей-то крови?
А может быть этот? Прицел остановился на рослом игиловце, который отчаянно жестикулировал, раздавая указания остальным. Этот явно был лидером, на что указывали властные жесты и очевидное подчинение со стороны остальных. Полевой командир. Может быть взводного уровня, или ротного, не суть важно. Главное — это тот, на кого ориентируются все остальные. Что-то сжалось в душе, и Саня понял — он уже принял решение. Именно этот, по всей видимости, командир, через несколько секунд встретится с прекрасными гуриями в райских кущах.
Чувство полного превосходства переросло в ощущение безграничной, просто абсолютной власти над этими людьми. Новое, какое-то нарастающее чувство сладостного бескрайнего упоения стало растекаться по всему телу. Сане захотелось скорее приблизить момент этого действия, но в последнюю секунду он сдержал себя — лишь для того, чтобы проконтролировать плавный спуск.
Человек вдруг потянулся, разводя в стороны руками — разминая их, будто на утренней зарядке. И Саня увидел его взгляд. В этот момент спуск встал на предупреждение — жизнь и смерть теперь были разделены лишь лёгким движением пальца, да подлётным временем пули, равным чуть меньше половины секунды.
ПОЛСЕКУНДЫ… ЭТО ТАК МАЛО ДЛЯ ЖИЗНИ, И В ТОЖЕ ВРЕМЯ ТАК МНОГО ДЛЯ СМЕРТИ…
В ушах быстро и громко колотилось возбужденное сердце — как при завершении выматывающего марафона… или приближении всплеска сладострастия во время близости с любимой женщиной…
Вот сейчас… сейчас… сейчас…
Оглушительный выстрел, толчок приклада в плечо, звенящая на полу горячая гильза…
В прицел Саня увидел, как за головой жертвы полыхнуло красное облачко, а сам воин джихада, словно безвольный мешок, мгновенно свалился на землю. До позиции долетел звук шлепка, мало чем отличающийся от того, который они слышали, когда Измайлов стрелял по кирпичу в стене.