Бобриков все время оказывал непрекращающееся давление. Он утверждал, что сейм имеет права лишь совещательного органа, а желает заниматься делом о перечне как законодательная палата, и таким образом речь идет об ограничении права Российского Самодержца вводить общегосударственные законы. И кто ограничил бы? Провинциальное земское собрание! И в довершение ко всему могло возникнуть положение, когда в общегосударственных делах слово одного сословия сможет перевесить волю Всероссийского Монарха. Одно только упоминание о возможности таких вариантов показывало, как считал Бобриков, невозможность ситуации. Кроме того, передача представления сейму означает для правительства самообвинение и признание, что оно действовало ошибочно, издавая Февральский манифест. Финские агитаторы не замедлили бы объявить это своей победой и тяжелым поражением престижа правительства. Стоило ли почем зря ободрять сопротивление?
Министр статс-секретарь ведь и сам сомневался, можно ли подготовленное ранее сенатом представление передать сессии сейма, — указывал генерал-губернатор и, развивая свою мысль, считал более осторожным вообще не говорить о передаче представления сейму. Принимая во внимание «особенности логики финнов и их излишнюю доверчивость», не было необходимости пробуждать в них напрасные надежды. Если же император поручил бы сенату составить представление сейму, которое так никогда бы и не было дано на рассмотрение сейма, наверняка поднялся бы вновь крик о «нарушении обещаний». Подходящее решение Бобриков видел в том, чтобы упомянутую подготовительную работу поручили сенату, но не говоря при этом ни слова о сейме. Если вопреки ожиданиям из дела выйдет что-нибудь путное, можно будет довести все до конца в порядке рассмотрения общегосударственных дел. Руки же императора останутся развязанными. Генерал-губернатор был готов и к крайним выводам: «Чувствую, что статс-секретариат надуется, но лучше объявить ему войну, чем сдаться на капитуляцию в таком важном деле, как манифест 3 февраля».
Фон Плеве это стало надоедать. Он готов был, прекращая препирательства, при совместном с Бобриковым докладе 13 (26) сентября 1902 года рекомендовать Николаю II одобрить предложения генерал-губернатора. И сделал это. Позже Бобриков пояснил императору, что речь шла больше о «врачевании души» сената, чем о фактическом выражении доверия к возможности составить перечень законов общегосударственного характера.
Генерал-губернатор победил. Но фон Плеве и его помощник Эрстрем в 1902-1904 годах, беседуя с финляндскими политиками — сторонниками уступок, пытались убедить их, что вопрос о пределах общегосударственного законодательства остается в повестке дня. На самом деле он был уже отложен. Лишь в апреле 1904 года Эрстрем открыто признался Даниельсону, что фон Плеве отказывается рекомендовать передачу представления сейму, от которого запросили бы лишь отзыв.
Отступление фон Плеве вызвано в первую очередь тем, что, став министром внутренних дел, он не мог больше уделять много времени вопросам Финляндии. Подкидная доска сработала, и внимание Вячеслава Константиновича, поднявшегося на более высокую ступень власти, было теперь обращено к большим, общеимперским проблемам. В свою очередь это означало расширение свободы действий Бобрикова. Заметив, какова ситуация, сенат не слишком поспешал выполнить поручение по составлению перечня общегосударственных дел. Правда, подготовительная работа началась, однако по-настоящему, серьезно делом занялись лишь осенью 1904 года — уже в новой ситуации.
Хотя попытка ограничить сферу действия Февральского манифеста потерпела неудачу, и фон Плеве постепенно устранялся от финляндских дел, Бобриков все же счел пока за лучшее придерживаться осторожной тактики, имея в виду «умиротворение» старофиннов. Не следовало давать им повод «бросить топор в озеро» и, потеряв надежду на согласие, перейти на линию сопротивления. Еще 26 октября 1903 года, когда Даниельсон в беседе с Бобриковым сказал, что финляндцы опасаются русификации и упразднения своих учреждений, генерал-губернатор уверял, что подобные опасения беспочвенны, что автономия Финляндии неприкосновенна.