Изменение сеймового устава в целом было важным, поскольку «при наличности нынешних сеймовых порядков, в Финляндии и в Западной Европе укореняется представление о существовании в крае какого-то конституционного строя, ограничивающего Самодержавную власть Верховного Повелителя России. Местные газеты (напр. «Хювюдстадс-бладет») пытаются на своих столбцах применить к финляндским порядкам термины западно-европейского парламентского делопроизводства. В России беспокойные элементы, добивающиеся перемены в образе правления, с особым подобострастием взирают на Финляндию, видя в ней зачаток тех порядков «народного представительства», кои им желательно распространить на остальную Россию. Главным прообразом в этом случае является, конечно, Сеймовый Устав, дающий простор к разного рода ложным толкованиям и тщетным надеждам». По предложению Бобрикова все дело целиком было передано комиссии Сергеевского на рассмотрение. Заключение комиссии, детально реализующее и уточняющее наметки генерал-губернатора, было готово весной 1904 года. Но до применения его на практике политическое положение успело основательно измениться.
КОПЕНГАГЕНСКИЙ КАНАЛ
В начальной стадии «Периода угнетения» в Финляндии было почти всеобщим мнение, что Николай II попал под влияние «злых» советников и в случае с Великим Княжеством не понимает, о чем идет речь на самом деле. Если бы, мол, до сознания царя удалось довести правдивые сведения о нарушениях конституционных законов, пожалуй, возможно было бы хотя бы в основном восстановить прежнее положение.
Проблема заключалась в том, чтобы найти канал для оказания влияния на государя. Довольно быстро выяснилось, что у Прокопе, временно исполняющего обязанности министра статс-секретаря, единственного финляндца, находившегося в прямом подчинении у императора, таких возможностей почти нет. Вряд ли можно было надеяться, что защитником финляндцев станет назначенный затем министром статс-секретарем фон Плеве. Его готовность к известным компромиссам прояснилась сенату гораздо позже. «Конституционалисты» не знали даже и этого. Прямые связи Хельсинки с императором, который держался за спинами своих советников, оказались практически прерванными. Редкие аудиенции, пожалованные в исключительных случаях отдельным финляндским политикам или чиновникам, не могли изменить положения в целом. Помимо уже упомянутого визита сенаторов, состоявшегося 28 марта (9 апреля) 1902 года, император принял отдельно вице-председателя Хозяйственного департамента сената Тудера и архиепископа Густава Йоханссона.
За неимением прямых возможностей влияния, оставались косвенные. В этой ситуации в фокусе внимания оказались королевский двор Дании и вдовствующая российская императрица Мария Федоровна (урожденная датская принцесса Дагмар). Этот канал финляндцы использовали уже в период кризиса, в начале 1890-х годов. Осенью 1898 года Лео Мехелин возобновил контакты, побеседовав в Копенгагене с братом Марии Федоровны, датским кронпринцем Фредериком (позднее королем Фредериком VIII). В письме, отосланном сестре в Петербург, кронпринц охарактеризовал визитера «весьма лояльным и преданным финляндцем», который рассказывал о заботах своих соотечественников. Забот тогда еще не вызывал новый генерал-губернатор Бобриков, который производил поначалу благоприятное впечатление. Опасения касались возможного назначения русского подданного министром статс-секретарем Финляндии. Прокопе (несмотря на его ограниченность) был безусловно подходящим кандидатом на этот пост. Если бы Дагмар смогла посодействовать принятию желательного решения, это вызвало бы в Финляндии большую радость и удовлетворение. Беседуя с Мехелином, кронпринц упомянул, со слов сестры, что Николай II считает необходимым, чтобы генерал-губернатор Финляндии и министр статс-секретарь находились в хороших отношениях друг с другом. Противостояние, подобное тому, какое устроили Гейден и фон Ден, больше не должно повториться.
Поскольку отсутствуют русские источники, которые могли бы пролить свет на возможность конкретных последствий этого обращения, приходится этот вопрос пока оставить открытым. Имела ли какую-либо связь с этим отсрочка назначения фон Плеве весной 1899 года? К отрицательному ответу на сей вопрос склоняет то обстоятельство, что, как известно, тогда влияние Марии Федоровны на сына — Николая II быстро шло на убыль. Далеко позади остались те времена, когда молодой император при необходимости шмыгал в другое крыло Аничкова дворца, чтобы спросить у «дорогой мама», как в том или ином случае решал проблему «незабвенный папа». Николай II стал обращать свой слух к новым и, как он считал, более компетентным советникам.