Как убедительно показал Роберт Швейцер, целью императора было, сделав за счет автономии Финляндии частичные уступки консервативным националистам России, успокоить их и снять проблему Великого Княжества с обсуждения, не прибегая к существенным изменениям основ самоуправления. Сходным образом он стремился успокоить финляндцев рескриптом 1891 года с тем, чтобы до времени отложить рассматривавшийся так называемым комитетом Бунге вопрос об общегосударственном законодательстве (порядке установления одинаковых законов в империи и Финляндии).
Александр III считал конституционное положение Финляндии фактом, к которому следует относиться серьезно — правда, больше в политическом, чем в юридическом смысле. Общегосударственные интересы были, естественно, и по содержанию и как вопросы политического авторитета выше местных интересов Финляндии. Однако они не обязательно и не в любой ситуации требовали пренебрежения правами Великого Княжества. Скорее царь в каждом случае отдельно обдумывал, действительно ли неизбежно идти на конфликт с Финляндией. Утверждая права самодержца он шел на конфликт, имея в виду при возможности смягчить конфликтные требования или даже отказаться от их исполнения, тем самым и сохранив свой авторитет и проявив милость. Хотя централизм принадлежал к основным особенностям российского самодержавия, государство еще не было настолько изолировано, чтобы дальнейшее его развитие безусловно требовало отмены особого положения Великого Княжества, не считаясь с вполне ожидаемым там возникновением сильного сопротивления. До тех пор, пока существующее положение не наносило империи прямого ущерба, представлялось целесообразным продолжать вести утвердившуюся линию сотрудничества с желавшими того финляндцами.
В первые годы царствования Николая II развитие, похоже, и в финляндском вопросе шло прежним, стабильным путем. Всходя на престол, император обычным путем дал Финляндии свои государевы заверения. В январе 1895 года статс-секретарь фон Плеве запросил у царя указаний, относительно дальнейшей судьбы подготавливавшегося комитетом Бунге, но оставшегося открытым вопроса, касавшегося распространения общегосударственного законодательства также и на Финляндию. Согласно мнению фон Плеве, осуществление замысла могло бы желательным образом прояснить проблему Финляндии, но в то же время, несомненно, возбудить большое беспокойство как в империи, так и в Великом Княжестве среди тех кругов, для которых вопросы государственности были наиважнейшими. Плеве явно рекомендовал традиционную, осторожную линию. Таким оказалось и решение, собственноручно начертанное императором на полях документа: «Не вижу нужды возбуждать о сем законодательный вопрос. Само собой разумеется, что в случае возбуждения закона общего для всей империи с Великим Княжеством Финляндским или закона финляндского, имеющего отношение ко всей Империи, подлежащие Министры должны входить в предварительное сношение с властями и учреждениями Финляндии или власти финляндские с Министрами Империи. Затем от Меня будет зависеть дальнейшее направление дел». Возможно, что на решение императора в данном случае повлияла его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, относившаяся, как известно, к Финляндии дружелюбно.
Достижение компромисса при разнице взглядов императора и его финляндских подданных происходило сравнительно успешно до тех пор, пока все это решалось в узком кругу, между государем, соответствующим министром империи, генерал-губернатором Финляндии и министром статс-секретарем Великого Княжества. Это также предполагало, что министр статс-секретарь обладал не только знанием ситуации в Великом Княжестве, но и необходимым, однако зачастую отсутствовавшим у финляндских политиков видением общегосударственной ситуации. С другой стороны, по мере развития в Финляндии института народных представителей, уверенность в себе широких кругов населения и желание оказывать влияние на дела росли, а пространство политического маневра в Петербурге сокращалось. В Великом Княжестве общественная «дерзость» утверждения особого государственного положения края, давала оружие в руки тем русским кругам, которые требовали покончить с сепаратизмом окраины даже силовыми средствами, если иначе невозможно. Уже в начале 1890-х годов министр статс-секретарь Финляндии фон Ден проявлял беспокойство тем, что усиление в Великом Княжестве непреклонной позиции оставляет императору, несмотря на его желание компромисса, лишь две возможности: «потерю лица или военную диктатуру».