На заседании совещательной комиссии, состоявшемся 2 (14) августа 1898 года в Царском Селе, Куропаткин доложил составленный Главным штабом список тех параграфов Устава, которых сейм не имел права касаться. Однако председательствовавший Победоносцев счел чрезвычайно трудным выделить в законопроекте какие-то отдельные параграфы, чтобы оставить их вне обсуждения. И таким образом задачей сейма было бы обсуждение всего проекта в целом. Это имело важное значение еще и потому, что Государственный совет, которому предстояло принять это дело к рассмотрению с общегосударственной точки зрения, получил бы возможность опираться на максимально полный материал о специфических потребностях окраины. Таковым стало и решение, вынесенное комиссией, однако Куропаткин остался при особом мнении. Военный министр настаивал, что в представлении, вручаемом сейму, следовало все же особо подчеркнуть значение единства армии Российской империи и упомянуть, что Александр III и Николай II уже одобрили общие принципы законопроекта. «При согласовании на сих основах проекта Устава о воинской повинности в Великом Княжестве Финляндском с началами, действующими в сем деле в Империи, от земских чинов ожидается заключение (разрядка моя — Т.П.) о том, насколько новые порядки, проектируемые Уставом, практически удобоприменимы по местным условиям к укладу финляндской жизни».
Не будучи в состоянии, да и не желая больше вступать в спор, касающийся самого содержания данного дела, Гейден по ходу разговора спросил Куропаткина, почему он хочет принудить молодых финляндцев есть гречневую кашу, когда они привыкли вовсе к салаке. Военный министр вышел из положения, указав на дородного генерала Прокопе, как «на пример полезности гречневой каши и для финляндцев». Гейден считал, что Великое Княжество прекрасно могло иметь собственное войско, которое Россия вправе была бы использовать так же, как Великобритания использовала, например, индийские войска. Но по мнению Куропаткина, именно в том и была слабость Великобритании, поскольку части, сформированные из инородцев, ненадежны. Гончаров со своей стороны превозносил финские батальоны и не сомневался в их верности. Впрочем, этот обмен мнений между Гейденом и Гончаровым, с одной стороны, и Куропаткиным — с другой, не имел больше практического значения, — дело зашло уже слишком далеко. То же самое относится к приложенной к протоколу ссылки Прокопе на устав сейма 1869 года и на государево обещание, данное Николаем II при восшествии на престол.
В начале августа Бородкин известил Мессароша, что назначение Бобрикова будет официально обнародовано в ближайшее время. По этому случаю «Московским ведомостям» следует подготовить теплую статью о новом генерал-губернаторе и опубликовать ее сразу же после официального сообщения о назначении. Так и было сделано. По просьбе Бобрикова Мессарош также проинформировал его об обстановке, царящей в Финляндии, о финляндских ведущих деятелях и т.п., а кроме того, написал и опубликовал в «Московских ведомостях» серию статей о неизбежности расширения полномочий генерал-губернатора и учреждения русскоязычной газеты в Финляндии.
11 (23) августа 1898 года Николай II объявил Куропаткину о своем согласии, чтобы назначение Бобрикова на новую должность произошло по представлению военного министра и чтобы такого порядка придерживались и в будущем при назначении генерал-губернатора Финляндии. Куропаткин записал в своем дневнике: «В тот же день Государь утвердил проект рескрипта Бобрикову, в котором значилось, что на него возлагается внушение чухонскому населению необходимости возможно тесного единения с великою Россией». Формальное утверждение назначения состоялось бы через несколько суток в Москве.
В благодарственном письме Куропаткину, посланном на следующий день — 12 (24) августа, Бобриков не смог удержаться от патетического тона: «Царская милость изливается на меня в таком изобилии, что я решительно опасаюсь не оправдать оказываемого мне доверия. Уповаю на помощь Вашу, дорогой Алексей Николаевич, и смею Вас уверить, что употреблю все силы для осуществления в Финляндии ожиданий Государя, Военного министра и честных русских людей... Других интересов, кроме служебных, в моей жизни больше не существует».
Бобриков был благодарен также и за способ назначения, который, по крайней мере в той ситуации, освобождал его от «опеки финляндского статс-секретаря». В то же время Николай Иванович счел уместным в благодарственном письме удивиться, что его назначили генерал-губернатором Великого Княжества Финляндского, а не Финляндским генерал-губернатором, по примеру Московского, Киевского и других генерал-губернаторов. Первым делом, еще до отъезда в Финляндию, Бобриков организовал изготовление для своей канцелярии снабженных названием новой должности бланков, в которых больше не проявлялся бы местный сепаратизм.