В августе 1898 года в Москве, в чрезвычайно торжественной обстановке и в присутствии императорской супружеской пары состоялось открытие памятника Александру II. В связи с этим событием Московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович устроил 17 (29) августа в своем дворце прием, во время которого распространилось известие о производстве Бобрикова в генерал-адъютанты и назначении его на должность генерал-губернатора Финляндии. Временно исполняющий обязанности министра статс-секретаря Финляндии Прокопе и начальник его канцелярии граф Карл Александр Армфельт, присутствовавшие на приеме, поздравили Бобрикова и объявили, что тотчас же примут меры к составлению надлежащего рескрипта и представлению сенату официального сообщения. Но Куропаткин объявил им, что этого не требуется, поскольку император уже подписал рескрипт и другого документа Его Величество больше подписывать не станет, а сенату о назначении сообщит сам Бобриков. Армфельт принялся тогда объяснять Куропаткину устав ведомства министра статс-секретаря Финляндии, согласно которому, чтобы назначение генерал-губернатора было законным, требуется виза генерала Прокопе на приказе императора. Такой порядок всегда соблюдался при всех назначениях генерал-губернаторов. Заметив, что спорщиков, голоса которых звучали все громче, окружили любопытствующие гости, Куропаткин, топнув ногой, вскричал: «Государь Император Своей Державной Волей изволил ввести другой порядок!»
После такого заявления оба финляндца сочли дальнейший разговор неуместным. Однако, оставшись вдвоем, Прокопе спросил у начальника канцелярии с укором: «С чего это вы, граф, разволновались?» Но тот, отвергая укор, ответил, что никогда не чувствовал себя более спокойным, чем теперь, когда сказал то, что и следовало сказать. Все же граф отошел к столам с угощением и... «Никогда еще холодное шампанское не казалось столь вкусным, как тот бокал, который я осушил до дна». Императору, который прибыл на прием немного позднее, очевидно, было тут же доложено об инциденте. Армфельт рассказывает: «С приближением процессии... увидел во главе ее, рядом с вдовствующей императрицей, императора, который уставился на Прокопе... монарх не отрывал взгляда от Прокопе и проходя мимо... он едва ли не оглянулся, уже пройдя... странный взгляд... торжествующий, но в то же время озадаченный и изучающий. Когда я сказал об этом Прокопе, считая то, как смотрел император, многозначительным, Прокопе ответил: «Ах так, граф тоже это заметил»». Решение свершилось.
Организованная утром следующего дня встреча Куропаткина и Бобрикова с Прокопе и Армфельтом ничего, разумеется, больше не изменила, хотя финляндцы и выложили на стол перед российскими господами оригиналы назначений генерал-губернатора, утвержденные статс-секретарем. Последним доводом было, что без этого невозможно платить генерал-губернатору жалование из государственной казны Финляндии, пока не воспоследует особое распоряжение императора. Бобриков ответил на это, что обойдется и своими средствами. Дело фактически обстояло так, что ему платили из российской казны 20 000 рублей компенсации в год, в придачу к чему, по распоряжению императора, нормальное генерал-губернаторское жалование — 80 000 марок, но, в отличие от прежней практики, не облагаемых налогом. Таким образом, генерал-губернатор Бобриков все время, находясь на этом посту, получал фактически двойное жалование без вычетов. Как будет видно из дальнейшего, Николаю Ивановичу этой мамоны все же казалось недостаточно.
В последний день московских торжеств — 18 (30) августа император принял Бобрикова и объявил ему, что одобрил его текст предстоящей речи при вступлении в должность и пожаловал ему право присутствовать при всеподданнейших докладах министра статс-секретаря Великого княжества Финляндского. Будучи подчиненным Великого князя Владимира Александровича, Бобриков имел возможность убедиться сколь важна роль докладчика в принятии решения. Поскольку император все же не был готов к тому, чтобы совсем упразднить статс-секретариат Великого Княжества Финляндского (хотя он серьезно обдумывал такую возможность), порядок, о котором теперь было условлено, давал генерал-губернатору достаточные гарантии того, что его точка зрения будет приниматься во внимание.