Направление устремлений нового генерал-губернатора не оставляло сомнений. В ответной речи вице-председатель сената Тудер выразил благодарность всех сословий Великого Княжества и заверил в их лояльности государям России, которые предоставили стране возможность мирно трудиться, постоянно развивая свою экономику под защитой собственных законов. «Императорский сенат Финляндии совершенно убежден в том, что Ваше Превосходительство с присущим Вам большим природным талантом вскоре соблаговолит познакомиться с Великим Княжеством, с его общим положением и нуждами, и что действительность и права Великого Княжества найдут в лице Вашей просвещенной персоны справедливого ценителя, а население и благо края — доброжелательного, неустанного и заботливого попечителя». По традиции в Петербург была отправлена телеграмма, в которой сенат выражал верноподданнические чувства императору. Было добавлено: «и России», но этого Бобрикову удалось добиться от Тудера лишь после затянувшихся переговоров. По мнению государя, формулировка была столь нова, что он счел уместным подчеркнуть два последних слова.
Назначением Бобрикова оказалась и ясно прочерченной сопутствовавшая этому событию линия правительства в «Финляндском вопросе». Суворинское «Новое время» — влиятельнейшая газета империи — сочла теперь уместным отказаться от прежней осторожности и присоединиться к общему с гринмутовскими «Московскими ведомостями» фронту. Сообщая о речи Бобрикова при вступлении в должность, «Новое время» констатировало, что впервые генерал-губернатор Финляндии воспользовался таким ясным и крепким государственным языком, который не оставлял места для колебаний и сомнений. С начала до конца проявилось то ясное, государственное русское мышление, которое сделало многочисленные народы подданными русского императора и создало великую державу — Россию. Финляндия — наша территория, правда, со своими особыми чертами, но несмотря на это область, которую следует объединить с Империей... Это единственный путь для общей жизни... Любые сомнения и отступления породят лишь неразбериху и раздраженность, а также усилят неоправданные иллюзии. Все народы империи должны развиваться в согласии и стремиться также в области культуры к единым целям, не дробя силы и способности на разрушительный сепаратизм и борьбу против государства, которое продемонстрировало свою прочность и непобедимость в глазах всего мира...
Вопреки ожиданиям, Бобриков повел себя весьма осторожно, используя первые недели своего пребывания в должности на энергичное ознакомление с делами. В письме, отправленном другу и помощнику Михаилу Михайловичу Бородкину, он рапортует о первых впечатлениях от Хельсинки, признавая свое положение трудным. «Принятый тон выдержу до конца, но здесь, более чем где-либо, надо уметь искусно маневрировать». Упущения, накопившиеся за почти что сто лет, невозможно ликвидировать одним движением руки. «Сделаю все в мере сил и возможности. Назад не пойду». Однако новый начальник окраины не смог избежать определенного ощущения отчужденности. «Занят много курьезными Сенатскими делами... Финляндская пресса кляузная и недобросовестная». Хотя многие сенаторы владели, по крайней мере немного, русским языком, они отказывались пользоваться им на заседаниях сената, поскольку закон их к этому не обязывал. Это лишало генерал-губернатора возможности председательствовать на заседаниях сената, проходивших на финском и шведском языках. Бобриков жаловался также на то, что должности в генерал-губернаторской канцелярии полностью заняты местными жителями, поэтому ему приходится вести свою секретную переписку собственноручно, что было утомительно.
Подозрения Бобрикова относительно его подчиненных не были высосаны из пальца. Начальник его канцелярии полковник Александер фон Минквитц писал 23 ноября 1898 года бывшему товарищу по школе графу Армфельту в статс-секретариат: «Спрашиваешь, как складываются мои отношения с новым генерал-губернатором. Ответить на это вопрос трудно. Пока что он был вежлив и дружелюбен. Он говорит со мной весьма прямо, но это слишком умный и изворотливый господин, чтобы можно было дать о нем за столь короткое время достаточно верное суждение. Все же берусь предсказать, что нам предстоят весьма тяжелые времена... Генерал-губернатор получил должность благодаря усилиям ультранационалистов и не может, да и не хочет, обмануть их ожидания». Еще и в середине декабря 1898 года фон Минквитц затруднялся составить портрет Бобрикова. «С глазу на глаз я говорил... ему одно и другое», но генерал-губернатор не предоставлял случаев для таких бесед. «Естественно, я избегаю каких-либо конфликтов, а он неизменно вежлив и дружественен, но что он думает обо мне на самом деле, сказать трудно. Все же полагаю лучшим вариантом не увольняться, чтобы моим преемником не стала личность вроде Бородкина».