Бобриков не удовольствовался лишь теми возможностями вникнуть в дела, которые предоставлялись в Хельсинки. 29 ноября он начал большой объезд провинций в разных частях Великого Княжества. У финляндцев при этом создалось впечатление, что генерал-губернатор во время поездки был в великолепном настроении, вежлив и доброжелателен. Зато впечатления Бобрикова, которые он пока держал при себе, были весьма критическими. Правда, в Финляндии действительно царило благосостояние, но оно было достигнуто благодаря щедро дарованным российскими монархами в течении десятилетий привилегиям, из которых в первую очередь следовало отметить продолжавшуюся в течение всего XIX века неоправданно легкую воинскую повинность. Благодаря этому сохранялась рабочая сила для иных надобностей и экономились средства, которые затем использовались, например, для строительства школ, железных дорог и т.п. Финляндское государственное казначейство никогда не участвовало в финансировании расходов министерства иностранных дел или морского министерства России и не платило ни копейки на содержание флота или крепостей. Давая сам себе оплеуху, Бобриков в то же время укорял финляндцев за плохое и расточительное ведение хозяйства. Великое Княжество, которое было не больше одной обычной русской губернии, содержало восемь губернаторов и губернских управлений и кормило в общей сложности 3 390 чиновников, расходуя на это 26 миллионов марок. По словам Бобрикова, самое сильное впечатление на него, произвела во время поездки «обособленность» финнов. Причиной тому, прежде всего, была нераспространенность русского языка; так было даже в финляндских воинских частях. Генерал-губернатор не заметил ни малейшего сближения между финляндскими и русскими воинскими частями, дислоцировавшимися нередко десяток лет в одной и той же местности. Многие живущие в Великом Княжестве русские более или менее финляндизировались, некоторые даже позабыли родной язык. Программы местных учебных заведений и расписание уроков, а также вообще внутреннее строение администрации способствовали постоянному отдалению от России. Он утверждал, что ни на одной должности во всей стране не встретил ни одного русского человека. В торговых делах избегали России и искали подходящие рынки в Германии и Англии. В прессе не нашлось ни одной публикации в поддержку правительства России или сближения Финляндии с империей. Университет был государством в государстве. Все указывало на то, что Финляндия не имеет ничего общего с державой, и Бобрикову казалось, что он путешествует где-то за границей, хотя вверенная его попечению территория была ближайшей к столице государства окраиной и стратегически особенно важной.
Инспекторская поездка Бобрикова укрепила его в тех же представлениях, какие, например, подчеркивал и Мессарош в своих статьях.
Линия «низкого профиля», которой генерал-губернатор придерживался в первые недели своего пребывания в новой должности, все же успела вызвать подозрения у националистов. Бобрикову пришлось попросить Бородкина успокоить Мессароша и заверить его, что Николай Иванович любит отечество столь же сильно, как и Петр Ипполитович. Вызванному для разговора Мессарошу Бобриков сказал прямо, что не следует создавать у посторонних такое представление, будто российская пресса направляет деятельность генерал-губернатора.
Мессарош обиделся и несколько недель не посылал в свою газету корреспонденций, глядя, как «Николай Иванович виляет хвостом перед финляндцами» — так он написал Грингмуту. На то, что поздней осенью 1898 года в «Московских ведомостях» стало появляться меньше публикаций, касающихся Финляндии, обратил внимание также Куропаткин, который, по мнению Мессароша, продолжал высоко нести знамя России. Недоверие к Бобрикову, возникшее было у Мессароша, вскоре прошло. Генерал-губернатор постигал «суть» дел и период осторожничания близился к концу. В практической политике, особенно в вопросе о воинской повинности, настала пора, требующая принятия решений.
ВНЕОЧЕРЕДНАЯ СЕССИЯ СЕЙМА И ФЕВРАЛЬСКИЙ МАНИФЕСТ
Известие о созыве представителей сословий на внеочередную сессию сейма было воспринято в Финляндии с дурными предчувствиями. Эти предчувствия не изменились и после получения в августе 1898 года по служебным каналам от Куропаткина подготовленного Главным штабом законопроекта. Сенат попросил Гончарова, исполнявшего обязанности генерал-губернатора, известить императора об испытываемой в Финляндии обеспокоенности тем, что на сессии сейма не будет допущено обсуждения закона о воинской повинности и вопроса организации армии во всем их объеме. Решения невозможно было принимать без согласия сословий. Затем, когда в Хельсинки было получено известие, что император одобрил протокол комиссии Победоносцева, который давал сейму возможность рассматривать представление во всей совокупности, Гончаров счел письмо сената беспредметным. Император был того же мнения.