Весной 1903 года генерал-губернатор поручил своему новому помощнику тайному советнику В.Ф.Дейтриху неофициально прозондировать мнения Куропаткина и фон Плеве относительно упразднения батальона. Оба министра не хотели, чтобы инициатива исходила от них, но пообещали поддержать генерал-губернатора, если он сочтет такую меру абсолютно необходимой. Проблема заключалась в том, что закон 1901 года о воинской повинности был пока что единственным случаем применения Февральского манифеста на практике. Поэтому быстрое изменение закона могло породить среди населения Финляндии ложные представления об обязательствах, налагаемых манифестом. Престиж империи все же не позволял полностью перейти на денежную компенсацию, что одновременно означало бы полное окончание военного обучения «ненадежных» финнов до тех пор, пока ситуация не созреет для распространения общегосударственного Устава о воинской повинности без изменений и на Финляндию.
Куропаткин стал все сильнее сомневаться в способностях Бобрикова проводить объединительную политику. «При каждом свидании я уговаривал его не трогать местных учреждений, сохранять порядок управления и блюсти местные обычаи. Указывая ему, по продолжительному знакомству с финляндскими порядками (18 лет живу в Терийоках), что Финляндия — страна культурнее нашей (разрядка Куропаткина — Т.П.) и что не нам надо посылать туда своих становых, но что мы сами можем многому научиться у них. Бобриков обещал, но, кажется, горячится».
Хотя военный министр и писал о «продолжительном знакомстве» и о том, что у финнов можно многому научиться, имеющиеся в распоряжении исследователей оригинальные материалы — прежде всего дневник и переписка Куропаткина — позволяют судить, что изменение его мыслей в этом направлении произошло в сравнительно поздний период, когда уже проявилась в России и Финляндии сила противостояния, вызванного политикой Бобрикова. Однако проведенная Куропаткиным линия предела в политике относительно Финляндии тем более значима, что он в отношении других национальных меньшинств империи не отступал от общей своей линии «Россия — русским». Встретив 1 января 1902 года на новогоднем приеме в Зимнем дворце Витте, генерал подчеркнул значение сохранения принципов самодержавия, поскольку без этого не удастся превратить народы окраин в «русских душой». В этом большая задача на будущее и миссия народа России. Инородцев следовало заставить гордиться принадлежностью к великой российской семье. Дарование конституции и созыв органа народных представителей означали бы, что уполномоченные от национальных меньшинств развалят единство державы. Витте, в свою очередь, высказал иное мнение: как раз притеснения, которым подвергаются национальные меньшинства, скорее приведут к революции, чем дарование этим меньшинствам относительной свободы.
По сравнению с фон Плеве, Витте и Куропаткин были в 1903 году уже заходящими звездами. Министру финансов пришлось по желанию императора оставить свой пост в августе 1903 года. И положение военного министра тоже тогда уже изменилось: «медовый месяц» в отношениях с императором не просто сменился на «рутину брака», а прямо-таки превращался в предразводную ситуацию. Поскольку Куропаткин возражал против инспирируемой Безобразовым и другими «безответственными советниками» авантюристической политики на Дальнем Востоке, вопрос об оставлении им поста военного министра возник уже летом 1903 года во время его беседы с императором. Однако тогда отставка задержалась по причине отсутствия подходящего кандидата на эту должность. Вопрос решился, когда разразилась Русско-японская война и весной 1904 года воодушевленный общим настроением Куропаткин стал главнокомандующим на Дальнем Востоке, а должность военного министра принял генерал В.В.Сахаров, бывший до этого начальником Главного штаба.
Зимой с 1904 на 1905 год, когда признаки революции начали проявляться все сильнее, Куропаткин, погубивший в Маньчжурии свою военную репутацию, спрашивал с надеждой в письме к Витте не возьмет ли тот бразды правления в свои руки и направит страну на путь реформ: «удастся ли Вам отодвинуть назад и предать забвению мрачную эпоху Горемыкина, Сипягина и фон Плеве?» Армия вздохнула бы свободнее, если бы свободнее дышала Великая Россия, рассуждал Куропаткин, сожалея, что реакционные советники, к которым он причислял и Бобрикова, имели пагубное влияние на императора, желавшего свободы своему народу. Не проявляя жалости к кающемуся, Витте, час которого еще не настал, счел все же необходимым указать, что не забыл прошлого. Россия действительно в жалкой ситуации. Среди виновных в этом также и Бобриков. «Все инородцы по вине той политики, которой и Вы, обращался Витте к Куропаткину, — сочувствовали, нам теперь не опора».