В качестве практической меры Гейден рекомендовал уравнение финского языка со шведским, согласно принципам так называемого местного языкового большинства. Практически это означало бы принятие финского языка в качестве единственного языка администрации на большей части территории Финляндии. Обучение в университете должно было бы вестись на финском языке, и им обязательно должны были бы владеть назначаемые на должности. Усилия Гейдена не остались бесплодными, ибо с его «подачи» император издал в декабре 1883 года рескрипт, согласно которому в коммунах, где большинство населения составляли финны, судопроизводство должно было вестись на финском языке. Согласно указаниям, данным в 1887 году, чиновники обязаны были пользоваться тем из двух языков (финского и шведского), на каком к ним обращался заявитель по тому или иному вопросу. Еще дальше пошел министр статс-секретарь фон Ден, планируя в связи с манифестом о коронации Николая II предписание, которым лишь финский язык объявлялся бы языком официальным, а за шведским признавался бы только статус «дозволенного местного». Идея была настолько радикальной, что даже лидер фенноманов Юрьё-Коскинен не поддержал ее.
Дискуссия по вопросу о языке, прошедшая на сессии сейма в 1897 году, ни к чему не привела из-за непримиримых разногласий. Надеясь на доброе отношение Николая II к народу Финляндии, крестьянское сословие решило все же послать государю особое прошение. В нем указывалось, что предусмотренное прежними предписаниями равноправие финского языка со шведским практически не осуществлено. Языком учреждений по-прежнему преимущественно является шведский, и финнам приходится довольствоваться прилагаемыми к бумагам переводами. Для исправления положения следовало принять меры, обеспечивающие как на основании местного языкового большинства, так и по требованию использование языка заявителя при рассмотрении дел в учреждениях.
Временно исполнявший обязанности генерал-губернатора Гончаров передал петицию крестьянского сословия без каких-либо комментариев министру статс-секретарю фон Дену, по инициативе которого император повелел направить ее на заключение в сенат. Отзыв был готов в феврале 1898 года. В нем, хотя сенат и отнесся к прошению крестьян в принципе отрицательно, предлагалось все же образовать комитет для более детальной проработки вопроса. К отзыву сената приложил свое отрицательное заключение и Гончаров, который, не ограничившись выражением негативного отношения, одновременно предложил при этом и расширить применение русского языка в учреждениях, особенно в сенате и губернских управлениях. «Если финляндские крестьяне... хотя и без достаточных оснований, считают, что они должны получать решения сената в оригинале на финском языке, и на нем должны вестись все протоколы и дела, помимо особых случаев, когда следует пользоваться тем языком, на котором обратился проситель, то можно ли тогда соглашаться, чтобы представления подданных (направляемые императору — Т.П.) и касаемые этого протоколы писались на шведском языке и были бы лишь снабжены переводами на русский, за которые отвечает только переводчик?» Короче говоря, идеей Гончарова было, как уже отмечал Юссила, что если крестьяне получали бы свои бумаги на финском языке, то императору и генерал-губернатору и подавно должно представлять все на русском.
Гончаров исходил, несомненно, из прагматических соображений. Не владея местными языками, генерал-губернатор оказывался, говоря словами Гончарова, в «ненормальном и почти невозможном положении», ибо в сенате, где все велось на шведском и финском языках, он не был в состоянии исполнять обязанности председательствующего, как то было предусмотрено его уставом. Сенат был разделен на два департамента — Хозяйственный и Юридический. Роль первого из них соответствовала примерно роли, исполняемой ныне правительством, а второго — роли современного Верховного суда. В свою очередь Хозяйственный департамент делился на экспедиции (отделы), примерно соответствующие нынешним министерствам. При ведении делопроизводства на местных языках контролировать действия сената и подчиненных ему чиновников было, по мнению Гончарова, невозможно. Положение можно было бы изменить к лучшему, перейдя на русскоязычное делопроизводство хотя бы в Хозяйственном департаменте сената. Для этого, конечно, понадобился бы переходный период в десять-пятнадцать лет. Согласно подсчетам временно исполняющего обязанности генерал-губернатора, из одиннадцати сенаторов Хозяйственного департамента лишь четверо не владели русским языком. Так что переходный период в нем мог быть сравнительно коротким. Хуже было положение в Юридическом департаменте, лишь три сенатора которого владели общегосударственным языком. Зато им владели все губернаторы, так что в переписке с ними можно было бы перейти на русский язык когда угодно.