Помимо каждодневных практических проблем, следует принять также во внимание, что весной 1898 года Гончаров был одним из кандидатов в генерал-губернаторы. В подкрепление своих слабеющих «акций» для него было целесообразным выступать активно, высказывая мнения, которые, как можно было ожидать, получили бы в Петербурге благосклонный прием. Вряд ли было случайностью, что временно исполняющий обязанности генерал-губернатора стал проявлять инициативу лишь весной 1898 года, хотя в принципе возможность для этого представлялась годом раньше, в связи с передачей им в Петербург петиции крестьянского сословия.
По предложению фон Дена император предоставил сенату возможность ответить на рекомендации Гончарова. Отрицательный, как и следовало ожидать, отзыв был дан в феврале 1899 и не мог тогда повлиять на ход событий, ибо к тому моменту Бобриков уже принял на себя генерал-губернаторские обязанности. Решающее изменение в управлении Великим Княжеством произошло. 17 (29) ноября 1899 года при докладе министра статс-секретаря фон Плеве, император, отвергая петицию крестьянского сословия, объявил, что необходимые инструкции об использовании финского языка в учреждениях Великого Княжества он даст позже. Это позже длилось почти три года, до 16 (29) мая 1902, когда император подписал, несмотря на сомнения Бобрикова, постановление об осуществлении равноправия финского языка со шведским в качестве языка администрации. Мера предполагалась временной, нацеленной на успокоение окраины, охваченной страхом перед русификацией, и для поддержания старофиннов в «хорошем настроении». Но центр тяжести политики в отношении языка был в совсем ином месте.
По рекомендации министра статс-секретаря фон Плеве, император 17 (29) ноября 1899 года решил также, что вопрос об использовании русского языка в финляндских государственных учреждениях следует поставить на более внимательное рассмотрение. Для этого было учреждено специальное Совещание, председателем которого был назначен глава юридического департамента Государственного совета Е.В.Фриш, а членами — бывший генерал-губернатор Ф.Л.Гейден, обер-прокурор К.П.Победоносцев, генерал-губернатор Н.И.Бобриков, министр статс-секретарь В.К. фон Плеве и министр юстиции Н.В.Муравьев. Таким образом, ситуация перевернулась с ног на голову. Вместо упрочения «финскости», которое имело в виду крестьянское сословие, на первый план выдвинулся вопрос о роли общегосударственного, русского языка в администрации Великого Княжества. Однако упреки в «пробуждении спавшего медведя» и в крестьянской «наивности», давшей оружие в руки противника, справедливы лишь частично. В действительности медведь уже не спал. Один из центральных по значительности вопросов — вопрос о языке — и без того возник бы раньше или позже по инициативе властей, даже если бы крестьянское сословие весной 1897 года не составило никакого прошения.
Относительно важности вопроса о языке у Бобрикова не было никаких сомнений. По его мнению, это было вполне сравнимо с изменением Устава о воинской повинности. Уже весной 1899 года генерал-губернатор составил и разработал две записки, которые Бородкин отредактировал и подготовил к печати. Николай Иванович также просветил Бородкина относительно того, что со временем нововведение не ограничится только сенатом, центральными административными учреждениями и губернскими управлениями. «Что касается всех прочих судебных и административных присутственных мест окраины, то замена шведского и финского языка должна быть совершена постепенно (разрядка Бобрикова — Т.П.), с обязательной заменою шведско-финских чиновников русскими должностными лицами в течение не выше десяти лет». Еще Александр I вскоре после завоевания края дал указания в 1808 и в 1813 году об употреблении там общегосударственного языка в качестве языка учреждений. Позднее из-за нерадивости российских чиновников указания эти не были выполнены. По мнению Бобрикова, еще и теперь, почти сто лет спустя, не потеряла своей актуальности жалоба А.А.Закревского (генерал-губернатора Финляндии в 1823-31 годах. — Г.М.), что «в Финляндии ни шагу нельзя ступить без переводчика». Дело однако было не только в практических трудностях, а и в общих принципах. Бобриков видел в предложении Гончарова лишь половинчатое решение. И как таковое оно было недостаточным. Одним из средств обособления финляндской окраины от всего русского было сохранение шведского языка в качестве государственного в управлении, законодательстве и просвещении. «Правительство на всем пространстве России должно говорить одним языком. Никакая народность, входящая в состав Российской державы, не вправе добиваться устранения в каких-либо отправлениях государственной жизни употребления русского государственного языка. Язык — духовное знамя Империи и первейшее условие внутреннего объединения всех ее составных частей, он — выражение жизненности русского народа и его государственности <...> Допускать для Финляндии какое-либо исключение из сего общего правила нет никаких оснований».